Мне не жаль

Оба плакали. Но это были разные виды слез. Эмоции, грусть, сострадание. Как будто эмоции из разных глубин выходят на поверхность внутри. И каждая история, и каждое воспоминание проникали в Эдгара немного глубже. Это была ностальгическая боль, потому что Эдгар знал, что образы в его голове всегда будут отличаться от того, что было на самом деле. Фантазия, составленная из слов отца. Не реальность. И все же гораздо более реальная, чем все, что он знал о своей матери до этого.

Они вместе смотрели старые фотоальбомы. Четыре или пять. Они наполнены моментами, которые его родители хотели запечатлеть. Их свадьба, поездка в Италию, мать Эдгара беременна, а затем с ним на руках. Эдгару было трудно поверить, что это он – эта маленькая штука в серо-синем одеяле. Начало человека на руках матери, которая будет скучать по своей жизни. Просто этого она еще не знала.

Отец Эдгара проигрывал ему пластинки, песни, под которые он танцевал с матерью, песни, которые мать пела ему, когда он был совсем малышом. И на одной из них сердце Эдгара сжалось, как будто его отец сжал его в кулаке и раздавил, как перезрелый плод. Болезненная красота сохранилась в памяти, о которой он не подозревал.

Сразу после этого его отец сказал:

– Каждое воскресенье она готовила нам рисовый пудинг. Рисовый пудинг с корицей.

В тот момент, когда слова вырвались из его рта, Эдгар сломался. Слезы и осознание пришли так внезапно, что он был полностью ими охвачен. Он закрыл лицо руками и плакал, как мальчик, который ужасно стыдится этого, но ничего не может с собой поделать. И его отец понял. Может, даже лучше, чем Эдгар. Может, лучше, чем кто-либо другой.

Позже, когда Эдгар успокоился, он спросил хриплым голосом:

– Почему я думаю о ней, когда чувствую запах липы?

И его отец ответил:

– Неужели ты помнишь? – Эдгар кивнул. – Этот запах она любила больше всего. Запах цветущей липы.

Вот почему Эдгар сейчас здесь. Потому что он расстроен и зол внутри. Потому что он никогда не заговорит с матерью, ни слова, как бы он ни хотел. Потому что слова Юлии ранили его, но он по-прежнему заботился о ней. И потому что он хотел бы быть тем, кто просто позвонит в ее дверь. Тем, кто не думает о последствиях, просто делает. Позвонить в дверной звонок и посмотреть, что из этого выйдет. Но Эдгар не такой. Он все продумывает до конца, все возможные варианты. А потом уже становится поздно. Еще один упущенный момент, как и многие в его жизни.

Эдгар достает из кармана сотовый телефон и пишет Линде сообщение. Два предложения трясущимися пальцами.

ЭДГАР РОТШИЛЬД:

Я стою перед домом Юлии. Стоит ли мне позвонить в звонок?

Затем он ждет. И в тот момент, когда он собирается снова заблокировать свой телефон, потому что это кажется ужасно идиотским – спрашивать ее об этом, под именем Линды в верхней части экрана появляется пометка «онлайн». А потом: «печатает…»

Эдгар облизнул губы. Он потный и уставший. Он должен пойти домой, быстро принять душ и что-нибудь почитать. Так было бы лучше всего. Он даже не знает, зачем написал Линде. И уж тем более зачем он сюда пришел. Оба поступка были максимально глупыми.

Его телефон вибрирует.

ЛИНДА:

Может быть, лучше ей позвонить? Уже довольно поздно.

ЭДГАР РОТШИЛЬД:

Я бы с радостью. Но у меня нет ее номера.

ЛИНДА:

Ты бы не позвонил ей, даже если бы у тебя он был.

Эдгар раздраженно выдыхает. Потому что она права. Но он ей этого не пишет. С одной стороны, потому что он не хочет признаваться в этом самому себе, с другой стороны, потому что она уже знает.

ЭДГАР РОТШИЛЬД:

Как бы мне ни нравилась наша гипотетическая небольшая дискуссия, у меня нет ее номера. Так что мы, вероятно, никогда не узнаем, что я буду или не буду делать в этом случае.

ЛИНДА:

Что, если у меня есть ее номер?

Эдгар смотрит на сообщение.

ЛИНДА:

Она дала мне его сегодня. Хочешь, скину?

Один голос в голове Эдгара кричит да, другой – нет. Между тем слова Юлии мелькают в его голове, как лента новостей со светящимися красными цифровыми буквами. Худой. Слабое костлявое тело. Как маленький мальчик, которому пенис нужен только для того, чтобы пописать. Бесполый.

Он не может с ней разговаривать. Он даже не знает, о чем он может с ней поговорить. Сначала он просто думает, потом пишет.

ЭДГАР РОТШИЛЬД:

Я не могу с ней говорить.

ЛИНДА:

Хм, разве ты не хотел позвонить в звонок?