Мне снится королевство

«На что Мурлыке столько денег, ума не приложу? — говорит моя мама. — Ну, земли прикупит, ну, дом в городе построит... Да зачем столько добра бездетному? Взял бы мальчонку из приюта или девочку, доброе дело сделал бы...» Многие так рассуждают, но только между собой, а сказать такое в глаза Матаушасу никто не решится. Неловко как-то, обидится человек. Или даже рассердится, а там и откажет, когда придешь насчет костюма или пальто. Другого такого мастера в наших краях нет. Мурлыка даже платья шьет и всякие модные, затейливые жакеты, душегрейки. Не хуже покупных выглядят сшитые им вещи.

Вот солнце поднялось высоко. Полдень. Мне пора на обед к Матаушасу. Я поставил свой кнут в углу сеней. Мог бы, конечно, оставить его в шалаше, но я люблю ходить с кнутом, так веселей. Можно по дороге постегать крапиву, малость подразнить деревенских собак или просто похлопать по пыли. Кнут для пастуха все равно что для солдата оружие, без него пастух ни шагу не сделает. Я вошел в комнату, Мурлыка сидел за машиной и быстро-быстро строчил, а толстая Морта гладила только что сшитое платье, водила горячим утюгом туда-сюда, сама вся красная, потная.

— Ах ты, солнышко, дитя малое, — пропела она. — Уже и обед! Ну-ка, садись за стол, я сейчас... Пока уголья не остыли, доглажу, кончу работу... Обожди...

Я сел на лавку возле кухонного стола и стал смотреть, как работают портной и его жена. Очень щекотало в носу от острого запаха нафталина, шерсти. Я чихнул.

— Будь здоров! — кивнула Морта.

— Спасибо, тетя!

Все-таки Матаушас мне нравится. Он такой особенный: на шее болтается длинный метр, лицо такое важное, строгое. И работа его мне нравится, и то, как ловко он управляется со швейной машиной, и как она слушается его. Пока вертится колесо, бежит шов, ползет из-под лапки машины ткань, Матаушас и головы не поднимет, ни на кого не взглянет. Когда Матаушас заправляет нить в челнок, меняет катушку, наматывает нить на шпульку, он тихо что-то напевает себе под нос. Может, за это и прозвали его Мурлыкой? Мне он тогда кажется и веселым, и добрым. Зря, наверное, люди считают портного скупердяем. Другое дело — его жена, толстая Морта. Вцепилась в свои утюги, оторваться не может. А мне ведь некогда, мне на луг надо, скоро коровы встанут, и Симонасу трудно будет одному за ними присматривать. Я снова чихнул, но теперь уже нарочно — вдруг она про меня забыла.

— Ох ты, солнышко, дитятко малое! Ведь пастушонок-то у нас не кормлен. Сейчас, сейчас иду...

И продолжает гладить.

— Душенька, и я бы закусил. Заголодал, панечка.

Перестала стрекотать машина, мастер поднялся, расправил плечи и вышел на кухню. Он сел за стол против меня. Теперь-то уж «душенька» Морта бросилась подавать еду. Загремела кастрюлями, тарелками.

— Как новый костюмчик служит, паночек?— спросил портной. — Барышни хвалят?

— Всем нравится...

— А ты думал — нет? Хо-хо... Ведь я в Вильне, большом городе портновскому делу обучался. У знаменитого мастера Ицика Шнейдера. Он и на министров шил, на генералов... А уж брал за работу — ух!.. Дорого брал Шнейдер, да было за что. Трудное у нас, парень, ремесло, тонкое. Вот и ценят его люди, уважают нас, мастеров.

Я только головой кивал. Конечно! И я уважаю Матаушаса, его работу.

Морта внесла обед: тарелку с ломтями хлеба, белый творожный сыр, кусочек масла на блюдечке. И как всегда — миску с картофельной кашей. Смотрю: Матаушас себе накладывает целую горку и ест так, что любо-дорого глядеть. А я размазываю ложкой по тарелке серую бурду, не могу поднести ко рту.

— Ох ты, солнышко, дитя малое, кушай поскорей, я тебе добавки дам, — уговаривает Морта.

— Ты — наш человек, скажешь правду, — заговорил мастер. — Вот и скажи, хорошо ли Симонас коров пасет? Что-то наша Безроженька плохо доиться стала. Уж не ложатся ли коровки в полдень на лугу? Что скажешь, паночек ласковый?

Вот тебе и Мурлыка! Не знаю, что и говорить. Я нахмурился, положил ложку возле миски с картофельной кашей и с важным видом ответил:

— Дядя Симонас за нашими коровами смотрит как за своими! За день так выгуляет, что бока раздуваются. А ваша Безрога больше всех ест, с чужих огородов хапает. За ней одной и носимся целый день. То она в клевер, то в овсы, то свеклу хрупает... Не корова, чисто бес, даром что без рогов...

Мастер переглянулся с женой. По-моему, сердито. Что же это я — так просто взял да выложил всю правду! Все из-за каши, сизой картофельной бурды, будь она неладна...

— Ну нет, солнышко, дитя малое, — обиженно сказала Морта и положила себе каши. — Такой коровы, как наша Безроженька, во всей округе не найдешь. Больших денег она стоила, но за такую не жалко и больше заплатить. Очень уж она молочная, только присматривать за ней надо, обихаживать лучше... На то и пастухов нанимают...

— Ведь я стараюсь, тетя Морта, — сказал я и встал из-за стола.

Случайно бросил взгляд в угол и замер. Вот это да! Весь угол завален лоскутками. Это обрезки, которые остаются, когда мастер раскраивает материал. Пестрые, разноцветные, яркие, валяются в углу и никому не нужны. А мне бы пригодились, для убранства тронного зала...