Мне так хорошо здесь без тебя

– Я скажу… – Мама опять улыбнулась. – На пятидесятилетие. Поездка в Италию. – Она вздохнула. – Впечатления на всю жизнь!

Некоторое время я молчал и просто снимал, как по их лицам пробегают тени воспоминаний, как мама задумчиво смотрит перед собой, словно видя тосканские пейзажи на дверце холодильника. Потом она вынула из рукава бумажный платочек и промокнула глаза.

– А что тебе в ней больше всего нравится?

Услышав вопрос, папа взглянул прямо в камеру:

– Она добрая. Она моя глупышка. Она не закатывает мне скандалов.

– А не нравится?

– Что?

– Что тебе в ней не нравится?

– Угомонись, Ричард.

– Ой, да ладно тебе! У нас вечер признаний.

– Да, милый, говори. – Мама сложила руки на коленях. – Мне очень любопытно.

– Ну… – Папа поерзал на стуле. – Она… то есть ты не очень хорошо водишь машину.

Мама прикусила губу:

– К сожалению, даже не могу поспорить.

– А еще что-нибудь?

– Нет, – отрезал папа. – Это все.

Мама опять развернулась к нему:

– Да ладно, не может быть, чтобы все! Я лично могу назвать целый список! Он любит мурлыкать себе под нос, при этом в репертуаре у него всего одна мелодия. Он никогда не закручивает до конца крышки. Он льет жидкость для мытья посуды не на губку, а прямо на вилки-ложки, ну кто так делает?!

– Ну давай, давай, выкладывай.

– Зато он хорошо танцует. Ты прекрасно танцуешь, Джорджи. А еще он застилает постель по утрам, не многие могут этим похвастаться. А еще он меня не расстраивает. – Она умолкла и поправилась: – Вернее, расстраивает нечасто.

Папа опустил глаза.

– Может, достаточно? – спросила мама, глянув в камеру. – Мне надо ставить мясо на ужин.

– Конечно, – ответил я, не прерывая запись. – Спасибо. Папа, можешь поцеловать невесту.

– Не снимай! – предупредил он, поворачиваясь к маме.

Но я, конечно, снял.

Лиза всегда чистила зубы исключительно «органической» пастой. Любимый цвет? Коралловый. После особо выдающегося оргазма она напевает в душе. Вся она – легкость и розовые пузырьки.

Любимый цвет Анны – кремовый, не белый. Что мне нравится в ней больше всего? Как она улыбается во сне. По крайней мере раньше улыбалась. Я люблю смотреть, как жарким днем она делает ромашковый чай со льдом, подвернув рукава сорочки. Мне нравится, как она готовит пикники. Я обожаю слушать, как она перед сном читает сказки Камилле в соседней комнате. Я люблю видеть, как она преображается в Бретани, как она смотрит на море, придерживая рукой волосы на макушке, чтобы не растрепались от ветра. Мне нравилось, как она целовала меня в машине по дороге домой из гостей – слегка прикусывая мне нижнюю губу. Мне нравится, как она слушает дома классику на полную мощность стереосистемы, мне нравится, что она научила нашу дочь любить музыку – эту и всякую другую – и бесконечно танцевать, танцевать, кружась под нее. Мне нравится, когда она счастлива. Нравилось, когда была.

А Лиза? Кто такая Лиза? Я не видел ее четыре месяца, и она уже начинает казаться мне плодом воображения. Я бы подумал, что ее и не было никогда, если бы не мог в секунду воскресить в памяти текстуру ее кожи, страсть наших прикосновений.

Сейчас я находился в каком-то часе езды от ее нового обиталища. В других обстоятельствах это было бы искушением.

Полгода назад, знай я, что Лиза Бишоп совсем близко, я не смог бы на месте усидеть, не то что спокойно играть в карты с родителями. Но я находился в родительском доме, и единственной женщиной, которая спала здесь, открывала кухонные шкафы и знала, где мама хранит почти не используемый запас молотого кофе, была моя жена. В старших классах я встречался с девушками на их территории. Только Анна спала на моей узкой кровати под плакатом с «Грязным Гарри» и ни разу не предложила его снять.

Лиза понятия не имела, какая у меня любимая зубная паста и что я питаю слабость к клубничному молоку, а также что при наличии свободного времени я готов перегладить все постельное белье, как заведено в доме де Бурижо. Она не видела, как моя мать стоит в кухне босиком и в цветастом халате и отсчитывает витаминки в таблетницу. Она никогда не заклеивала пластырем разбитую коленку моей дочери. Зато она знала, что непосредственно перед оргазмом мне нравится палец в заднем проходе и что я не возражаю, чтобы мне залезли в ухо языком. Она знала, что во время минета мне нравится поглаживание мошонки ладонью и нравится, когда она вслух озвучивает все, что я делаю с ней в постели. Ну и что, собственно? Анна тоже все это знала. Любимые места для секса с Лизой у меня были другие, не те, что с Анной, – но это же была Анна, она сама была другая. Моя жена тоже знала мои маленькие странности – с одной лишь разницей: с Лизой я мог попробовать что-то новое, однако неизменно пресекал все попытки Анны выйти за грань привычного.

Хотел бы я быть человеком более благородным и менее предсказуемым, хотел бы я не путать любовь с физическим влечением. Это свойственно двадцатилетним, растерявшимся, слабым. Лиза ушла из моей жизни, и вот я уже сам не знаю, любил ли ее. Мне жутко думать, что нет. Я очень хочу, чтобы Анна меня простила, но и Лизу в глубине души никак не могу отпустить.