Мне так хорошо здесь без тебя

Лиза говорила мне, что в роли жены я бы ее возненавидел. Все, что привлекало меня в ней – ее спонтанность, ветреность, способность танцевать у всех на виду под любую музыку или вообще без оной, – за все это я бы ее пилил, если бы мы действительно попытались жить вместе.

– Ты же невысокого мнения об институте брака, – напомнил я ей. – Почему ты выходишь за Дэйва?

– Он способен на долгие отношения, – ответила Лиза. – Он не склонен во всем копаться и анализировать. Он просто хочет строить со мной жизнь. От начала до конца.

Я сказал, что тоже этого хочу.

– Нет, – возразила она. – Когда ты счастлив, ты нервничаешь. Ты считаешь, что все хорошее должно обязательно закончиться, и постоянно этого ждешь.

– Но хорошее действительно заканчивается. – Мы с ней сидели на скамейке, жевали сэндвичи, и меня донимал особо настырный голубь. – Вот ты меня бросаешь.

– То, что между нами было, – это не хорошее. Это приятное, это наслаждение, но это измена.

– Ты знала, что я женат, еще до того, как все началось.

– Знала. – Она бросила голубю кусок рыхлого помидора. – И больше я так не поступлю. Ставки слишком высоки. Это… тяжело для нервов.

– Значит, ты предпочтешь скуку.

– Не скуку. Комфорт. Безопасность. Ну, ладно, может, чуточку скуки. Я не хочу постоянного морального истощения. Я хочу быть уверена в своей жизни. И я хочу ребенка.

– Ты хочешь то, что есть у меня. Что у меня было.

– И все еще есть, – заметила она, беря меня под руку.

– Нет. Ты все испортила.

Я схватил оранжевую диванную подушку и прижал к груди. Ни к чему сейчас вспоминать Лизу.

– Наверное, Самире тяжело об этом рассказывать, – раздался у меня над ухом мамин голос.

Я обратил внимание на экран. Политобозреватель Самира Ахмед излагала сводку по текущей ситуации в Ираке.

– Знаете, что я слышал? – Папа оперся локтями на колени. – Я слышал, они вломились в одно такое «хранилище ядерного оружия». Знаете, что там было?

Я покачал головой.

– Воздушные шары! Там надували воздушные шары горячим воздухом! Вот они приперлись туда – солдаты, инспекторы с бумажками, – а там одни воздушные шары!

– Горячий воздух… – повторил я. – Класс!

– Скажи? – Папа снова откинулся на спинку кресла.

– Может, мне это украсть? Я тут, э-э, подумываю вернуться к политическому искусству. Отложу на время живопись.

– Смена деятельности пойдет тебе на пользу, – заметил папа, многозначительно посмотрев на меня. – Особенно сейчас.

Я съежился под его взглядом.

– На самом деле у меня и идеи никакой конкретной нет. Мне еще надо пораскинуть мозгами.

– Выставка горячего воздуха… Звучит интересно, – сказала мама.

– Конечно-конечно, издевайся, – раздраженно бросил я. – Ладно, пойду спать.

– Еще девяти нет!

Папа вскинул ладонь.

– Оставь его в покое.

Я поцеловал их и пошел в свою комнату. За спиной мама громким шепотом спросила отца, все ли со мной в порядке.

Ночью мне приснилась Лиза. Она давала интервью Самире Ахмед.

– Так что, вы получили «Синего медведя» в собственность? – спрашивала Самира.

– Нет, – раздраженно ответила Лиза. – Я хотела. Но он теперь такими вещами не занимается. Его Ирак интересует.

– Понятно… – Самира поправила в руках стопку карточек с вопросами. – И вам стало одиноко?

– Одиноко?! Еще чего! А он всего лишь пытается произвести впечатление на жену.

Самира отбросила волосы за спину.

Я проснулся в три часа ночи в полнейшем замешательстве и в ярости от того, что Лиза и Самира позволили себе так пренебрежительно отзываться о моей работе. Впрочем, вид мокрого пятна слюны на подушке несколько меня отрезвил. Две женщины в моем сне ошибались. Я хотел сделать нечто злободневное, не просто чтобы произвести впечатление на жену. Я хотел снова стать ее достойным – тем, кем она может гордиться. Я хотел, чтобы о моем искусстве стоило говорить. Я хотел, чтобы в случае моей безвременной кончины на моем могильном камне была эпитафия: «Здесь покоится Ричард Хэддон. У него внутри был не просто горячий воздух». И пусть воображаемая Лиза считает меня из-за этого дешевым конъюнктурщиком, мне плевать.

Наутро меня разбудил стук в дверь.

– Милый, – негромко позвала мама, – тебя к телефону.

Я вылез из-под одеяла и поплелся к двери, однако открывать пока не стал, чтобы не щеголять перед мамой заспанным и в трусах.

– Кто звонит? – спросил я, пытаясь разлепить веки.

– Какой-то Гарольд Гэдфри. С парома.

Я потер кулаком глаза.

– А сколько времени?

– Не знаю. Наверное, восемь.

Я накинул кардиган и натянул штаны. Мама ждала в коридоре. Проводив меня к телефону, она жестами показала, что уже поставила чайник. Я откашлялся и взял трубку.

– Алло?

– Ричард! Приветствую! Это Гарольд! Ну, Гарольд Гэдфри с парома. Я подумал, может, вы все-таки захотите принять мое предложение позавтракать?

– Позавтракать? – переспросил я.

– Ой, я опоздал, вы уже поели? У меня тут встреча отменилась, и я внезапно свободен! Вот и подумал…

– Позавтракать.

– Ну да! Без завтрака же никакой работы! Я угощаю!

Я обвел глазами кухню.

– А куда вы хотите пойти?

– На какую-нибудь веранду на Марлоуз? К девяти успеете?