Мне в сердце смотрит вечная звезда...

Не опасаюсь впасть в сентиментальность...

Не опасаюсь впасть в сентиментальность,
для нас с тобой такой угрозы нет.
Нас выручает расстояний дальность,
число разлук, неумолимость лет.

Нам ничего судьба не обещала,

но, право, грех ее считать скупой:
ведь где-то на разъездах и причалах
мы все-таки встречаемся с тобой.

И вновь – неисправимые бродяги –

соль достаем из пыльного мешка,
и делим хлеб, и воду пьем из фляги
до первого прощального гудка.

И небо, небо синее такое,

какое и не снилось никому,
течет над нами вечною рекою
в сплетеньях веток, в облачном дыму.

 

В чем отказала я тебе...

В чем отказала я тебе,
                                   скажи?
Ты целовать просил –
                            я целовала.
Ты лгать просил,–
как помнишь, и во лжи
ни разу я тебе не отказала.
Всегда была такая, как хотел:
хотел – смеялась,
                      а хотел – молчала...
Но гибкости душевной есть предел,
и есть конец
                      у каждого начала.
Меня одну во всех грехах виня,
все обсудив
                 и все обдумав трезво,
желаешь ты, чтоб не было меня...
Не беспокойся –
                         я уже исчезла.

А может быть, останусь жить?..

А может быть, останусь жить?
          Как знать, как знать...
И буду с радостью дружить?
          Как знать, как знать?

А может быть, мой черный час

          не так уж плох?
Еще в запасе счастья часть,
          щепотка крох...

Еще осталось: ночь, мороз,

          снегов моря
и безнадежное до слез –
          «Любимая!».

И этот свет, на краткий миг,

          в твоем лице,
как будто не лицо, а лик
          в святом венце.

И в три окна, в сугробах, дом –

          леса кругом,
когда февраль, как белый зверь,
          скребется в дверь...

Еще в той лампе фитилек

          тобой зажжен,
как желтый жалкий мотылек,
          трепещет он...

Как ночь души моей грозна,

          что делать с ней?
О, честные твои глаза
          куда честней!

О, добрые твои глаза

          и, словно плеть,
слова, когда потом нельзя
          ни спать, ни петь.

Чуть-чуть бы счастья наскрести,

          чтобы суметь
себя спасти, тебя спасти,
          не умереть!

Тебе знаком сумбур ночей...

Тебе знаком сумбур ночей,
бессонницы знакомы,
тебе знаком язык вещей,
подводных дум законы...

Что мы с тобою колдуны –

узнала в первый день я;
чернели в море валуны,
как лежбище тюленье.

Меж ними лунная вода

безжизненно сверкала,
светилась облаков гряда
и пепельные скалы.

И влага лунная лилась

сквозь перистые листья
на ту пору, где в первый раз
с тобою обнялись мы.

Теперь-то ясно – неспроста

в полночном мире в этом
светилась даже темнота
потусторонним светом...

Мы не стары, и не мудры,

и счастливы едва ли,
но сколько же мы с той поры
с тобой наколдовали!

 

Летит, как подбитая птица...