Мне жаль тебя, или Океан остывших желаний

– На руках? – переспросила Мадлен. – Шесть пальцев? А ты в этом уверена?

– Абсолютно… Можешь сама, если хочешь, убедиться…

– Не, я к больной не пойду, – покачала головой Мадлен, – поверю тебе на слово.

– Так что, получается, нас всех везут в бордель?.. – вновь спросила Лиза.

– В бордель или в гарем к какому-нибудь арабскому шейху или негритянскому царю. У них там денег куры не клюют, вот они с жиру и бесятся…

– Да, перспективы далеко не радужные…

– И поверь мне, бордель – это еще не самое страшное, что нас может ожидать…

– Для меня, – вздохнула Лиза, – страшнее борделя быть ничего не может…

– Ну почему? – скривилась Мадлен. – А что, если нас в кунсткамеру везут или в анатомичку… Это что, лучше? В борделе ты хоть шевелиться будешь, живая, и мужиков шевелиться заставишь. А в кунсткамере выставят на всеобщее обозрение и все, или вообще прирежут и заспиртуют…

– По мне так лучше пусть прирежут, чем в борделе с потными, вонючими мужиками… – покачала головой Лиза.

– Ну, во-первых, не все мужики потные и вонючие… Некоторые на встречу с женщиной дезодорантятся больше, чем на работу. Ну, а во-вторых, – и Мадлен подмигнула, – ты же еще не пробовала. Может, тебе понравится…

И тут опять застонала женщина:

– Пить… Пить…

Лиза тут же встала и направилась к ней.

А Мадлен скривилась:

– Смотри, мать, будешь к этой шастать, я от тебя отгорожусь. Вообще общаться с тобою не буду…

– Как знаешь, – пожала плечами Лиза. – Я не могу человека вот так бросить… А если бы на ее месте ты оказалась или твоя сестра, мать…

– Нет у меня ни сестры, ни матери, – резко сказала Мадлен и отвернулась.

А Лиза взяла еще одну бутылку воды и, открутив пробку, направилась к женщине.

И тут сверху раздались переборы гитары и надтреснутые, похоже, пьяные мужские голоса затянули:

«Поезд мчался на восток.
Искры гасли на ветру.
А в вагоне кто-то пел:
“Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу”».

Мадлен тут же закричала:

– Эй, вы там, наверху! Отзовитесь! Тут человек умирает!

Но наверху, наверное, не услышали. Песня, которую Лиза слышала в поезде в исполнении своих попутчиков-студентов и Милы, продолжалась:

«Вот устроился я спать,
Но уснуть я не могу.
В голове моей опять:
“Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу”».

Мадлен, осознав, что ее не слышат или игнорируют, подошла к ящику с минералкой и, схватив бутылку, швырнула ее вверх. Правда, неудачно. Бутылка не долетела до лаза, упала на пол и, наколовшись на торчавший в доске гвоздь, лопнула.

Пение наверху продолжалось:

«Сладко спали мы в купе,
Паровоз кричал: “Угу!”
А вагоны все поют:
“Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу”.

Вот проснулся утром я,

Но поесть я не могу.
В ресторане все поют:
“Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу”.

Вот приехал я домой,

Но работать не могу.
Целый город мне поет:
“Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу,
Я чешу, чешу ногу”.
Я так больше не могу!»

– И я так больше не могу! – крикнула Мадлен и, прицелившись, запустила еще одну бутылку.

В этот раз бутылка попала в крышку лаза и стукнулась так, что крышка даже чуть подскочила.

Пение утихло, послышался отборный мат, потом лаз открылся и в просвете показалось красное не то от солнца, не то от выпивки мужское лицо:

– Вы че там, ошалели?! – крикнул мужчина.

– Ты, краснорожий! Заткнись! Я ща круче тебя матом загну! – крикнула Мадлен. – Ты спуститься можешь? Разговор есть.

– Некогда нам с вами разговаривать. Говорите, что вам надо, – сказал краснорожий, разглядывая трюм.

– Эй, Витек, ты рожу свою туда не суй. А то еще покалечат! – послышался другой, хрипловатый и надтреснутый мужской голос.

– Так они, Гриня, эти бабы, весь корабль разнесут! – ответил краснорожий Витек.

– Михалыч сказал нам туда без него не сунуться. Надо Михалыча позвать, пусть он с ними сам разбирается, – заявил Гриня.

– Эй ты, как тебя там, Гриня! – крикнула Мадлен. – А кто он такой, что за шишка этот ваш Михалыч?!

– Кто-кто, конь в пальто… – буркнул Гриня. – Хозяин он. Ща позову, все узнаете.

– Подождите, вы скажите хоть, куда нас везут? – спросила Мадлен, стараясь сдержать эмоции.

– Я ж тебе говорю, щас Михалыч придет и все вам расскажет… – проговорил, не показываясь, Гриня.

– Слушайте, нам же все равно отсюда не сбежать, – продолжала Мадлен. – Тут одна совсем больная, туалета нет. Вы б хоть нам ведро какое спустили. Нет, два или лучше всего три ведра. Одно больной нужно дать. А то она под себя ходит…