Мне жаль тебя, или Океан остывших желаний

— А пусть не лезет! — возмутилась Татьяна. — Но он, хочу заметить, хоть и негр, а по-русски лучше этих твоих прибалтов говорит. Особенно нецензурности у него здорово получаются. И где они по-русски так говорить насобачились в своей Африке, непонятно…

— Да они нашу мореходку в свое время окончили, вместе с капитаном, кстати, учились… — сказала Лиза.

— Опаньки! — оживилась Мадлен. — Так значит, капитан все же с ними заодно?

— Да нет, — покачал головой Лиза. — Он еще в молодые годы одному из них, Джимми, кажется, морду набил. Этот Джимми у пиратов теперь за главного.

— А за что он тогда его в молодые годы, как ты выражаешься? — поинтересовалась Мадлен.

— Да с девчонками они нашими жестоко обращались, а этот капитан, Николай Котов, комсоргом что ли был. В общем, за честь наших девушек вступился так, что этот Джимми до сих пор его кулаки помнит.

— Да, африканцы в любви жестоки, очень жестоки, тут ты права… — пробормотала Мадлен.

— Ты чего там зависла, как компьютер? — включилась в разговор Татьяна.

— Да так, вспомнилось… — поежилась Мадлен.

— Ну, ну, расскажи-ка нам случай из твоей бурной молодости, — попросила Татьяна.

— Может, ей неприятно вспоминать… — попыталась защитить Мадлен Лиза.

Но Татьяна ее оборвала:

— Ну да, неприятно! Если бы было неприятно, она бы давно сменила профессию. Правда, Мадлен?

— Да что ты знаешь о моей профессии? — вдруг горько спросила Мадлен и, закусив губу, заплакала.

— Ты что, Мадлен, успокойся, — попросила Лиза и обняла Мадлен за плечи.

Та, однако, резко вывернулась и вдруг заговорила каким-то сухим, чужим голосом:

— Вы думаете — я тут хорохорюсь, веселюсь, прикалываюсь от большой радости? Я так страх, даже можно сказать, ужас подальше прячу. Я когда здесь на корабле черных увидела, думала, дар речи потеряю… Вы же понятия не имеете, что такое африканская любовь, страсть… Они же, у себя в Африке, в каком-то там племени, один мне студент-медик рассказывал, клитор у девчонок выдирают, чтобы потом они по жизни только маточный оргазм испытывали. А что уж говорить о том, как они девчонок всем племенем в женщины посвящают… Жуть, да и только. Им что до крови соски покусать, что рыбью кость во влагалище сунуть, что сигаретой кожу прожечь… ничего не стоит… Я еще когда только начинала работать, меня с еще одной девчонкой снял один. Они любят, чтобы одна беленькая, полногрудая, как я была, а другая — тоненькая, темненькая, смугленькая… А сам, вы бы его видели, ни кожи, ни рожи! То есть рожа есть, но именно рожа, вся какими-то шрамами-тату изукрашена. Низенький, кривоногий, лысый с кучерявым пушком на макушке. И не коричневый, а именно черный, иссиня-черный. Приехали на какую-то хазу, он свет выключил, музыку какую-то свою дикую, барабанную включил и траву поджег, наркотики какие-то… Сам разделся и давай по кровати прыгать. Белки глаз только в темноте сверкают и кровью наливаются. Жуть. А нам же отработать с ним целую ночь, до утра нужно… Я потом два месяца лечилась. А девочка, что со мной работала, по-моему, так и не вылечилась тогда. В психушку ее забрали.

— Не понимаю, если это все так ужасно, почему ты сразу эту работу не бросила? — спросила Лиза.

— Да нет, не со всеми так ужасно. Это я про африканцев говорю. Меня в последнее время к ним не звали. Знали, что я их на дух не переношу… — проговорила Мадлен в задумчивости.

— Но у тебя же уже есть кое-какие сбережения, зачем же ты опять на панель идешь? — продолжала разбираться Лиза.

— Да нет, на панели я никогда не стояла, я теперь в элитном салоне работаю, — уточнила Мадлен.

— И что это тебе дает? — спросила Лиза.

— Ну, во-первых, деньги. Во-вторых, знакомства разные. А в-третьих, надежду…

— Надежду на что? — не поняла Лиза.

— Надежду на счастье, — вздохнула Мадлен. — Знаешь историю про девушку, которую снял на ночь один очень богатый и благородный человек? Он проговорил с ней всю ночь, заплатил по-королевски. А назавтра выкупил у сутенеров и увез с собой в Англию, где у него был большой и светлый дом. Они поженились, обвенчались даже, и у них родилось то ли трое, то ли четверо детей… Ты бы знала, какие из нас получаются жены и матери! Мы счастье свое, можно сказать, всем нутром своим выстрадали…

— Так ты, значит, ждешь своего принца на белом коне? — переспросила Татьяна.

— Да вроде того… — вздохнула Мадлен.

— А ты не боишься, что твой благоверный потом всю жизнь будет попрекать тебя твоим прошлым? — спросила Татьяна как-то очень даже серьезно.

— Если будет по-настоящему любить, то никогда не попрекнет, — уверенно сказала Мадлен.

— А как вычислить, любит тебя мужик или нет? — продолжала Татьяна. — Вот меня мой тоже, можно сказать, с панели забрал. До сих пор ломаю голову, на кой черт я ему, шестипалая, сдалась?

— А ты что, тоже что ли проституткой была? — удивилась Лиза.