Мнемосина (СИ)

— О, извечная беда отставных военных: отдав большую часть жизни службе, вне ее вы не можете обрести покоя. Армия — это особый мир, где все просто и ясно, знай себе исполняй приказы, а хорошие они либо дурные солдату рассуждать некогда: получив команду, он бежит в атаку, без команды — замирает в ожидании. Fais ce que dois, advienne que pourra[2], вот образ мыслей военного. Теперь же вы сами себе хозяин, тем и маетесь. Откройте еще вот что: не забросили ли вы занятья живописью?

— Следуя вашему совету, дорогой дядя, я находил время писать. И коль скоро о том зашла речь, у меня есть для вас подарок.

По знаку Николая Ильича слуга принялся разворачивать тяжелый промасленный холст, свернутый в трубу. Открылось изображение горной дороги, по которой скакал одинокий всадник. От конских копыт вздымались клубы пыли, меж серовато-бурых камней по краям дороги зацветали дикие травы, в высоком небе плыли пышные облака. От картины веяло теплом и покоем. Иван Федорович сердечно благодарил племянника, видно было, что подарок пришелся ему по душе.

К обеду родственники преодолели скованность, какая образуется между близкими людьми, на несколько лет потерявшими друг друга из виду. Они уже не боялись задеть собеседника неосторожным словом, много расспрашивали: дядя о военной кампании, а племянник — о мирной жизни. Говорили о друзьях ближних и дальних, перебирали общие воспоминания, обменивались впечатлениями о местах, которые успели повидать. Обладавшие цепкой памятью и склонностью к глубокому анализу, они сходным образом оценивали увиденное: Иван Федорович — на основе знаний, почерпнутых из книг, а Николай Ильич — благодаря армейскому опыту, посему беседа текла мирно и доставляла обоим немалое удовольствие.

После ужина хозяин и гость чувствовали себя так, будто никогда не расставались. Из столовой они перебрались в кабинет, где расположились на кожаном диване под висевшими на стене скрещенными изогнутыми саблями, еще одним свидетельством армейских будней Николая Ильича, присланным дяде с заверениями в искреннем почтении. На небольшом столике перед хозяином и гостем в хрустальных графинах стояли настойки: ароматная смородиновая, терпкая кедровая и бодрящая янтарная. Иван Федорович курил присланную с южных островов сигару, его племенник предпочел трубку с узорным вишневым чубуком. В этой обстановке покоя и умиротворенности Иван Федорович взял на себя смелость начать разговор, ради которого он ждал Николая Ильича.

— Я убежденный холостяк, и вам это отлично известно. Между тем как хозяин усадьбы и проживающих в ней людей, я обязан позаботиться, чтобы после моей смерти люди ни в чем не нуждались, а имущество оставалось в сохранности. Посовещавшись с сестрой, я решил отписать свое владение вам, — заметив, что племенник собрался возражать, Иван Федорович поторопился добавить. — Конечно, я еще хорохорюсь, но годы берут свое, а смерть — и это вы знаете получше многих, — обычно является без приглашения. Поэтому уважьте просьбу старика, тем паче я не собираюсь покидать сей бренный мир прямо сейчас. Я не вижу в своем окружении человека, более вашего приученного к заботе об окружающих. А крепостные, они ровно малые дети нуждаются в постоянном руководстве. — Зная племянника, Иван Федорович подобрал верные доводы. Заговори он о материальных выгодах, его слова пропали бы втуне, однако намек на ответственность за человеческие души не мог оставить бывшего офицера безучастным. Дождавшись легкого кивка, Иван Федорович продолжал. — Однако положение наследника налагает на вас некоторые обязательства. Я говорю о продолжении рода. Моя сестра уже приискала вам подходящую невесту, девушку из хорошей семьи, благонравную и благочестивую.

— Вы с матушкой торопите события, — запротестовал Николай Ильич.

— Из собственного опыта скажу вам: я так долго откладывал женитьбу, что в итоге уже не смог примирить свой образ жизни к вторжению иного человека. Но вам не следует повторять моих ошибок. Пока вы молоды, привычка к одиночеству еще не укоренилась в вас.

— Отнюдь не привычки тому виной. Я был бы рад разделить жизнь с близким по духу человеком, однако я писал вам о кошмарах, которые к моему стыду частенько меня посещают. Я буду чувствовать себя в высшей степени неловко, если мой недуг доставит неудобство кому-то еще.