Мнемосина (СИ)

Все с сожалением вздохнули, когда вальс окончился и настало время опять тянуть фанты. Антон дал поручение прочесть басню, с которым блестяще управилась Януся. Затем начались курьезы, неизбежные для игры вслепую. Январа извлекла из вазы батистовый платок с монограммой «А» и, решив, что «А» значит Арик, просила его владельца исполнить арию или романс. Настоящим хозяином платка оказался Антон, который пытался припомнить хотя бы один романс при подсказке сперва своей невесты, а затем Арика с Гаром, но вспоминал только частушки на грани приличий. Тогда было решено поставить ширму, за которой укрылся Гар. Он-то и пел, а Антон открывал рот, всем своим видом выказывая себя исполнителем.

Сибель отыскала в вазе табакерку и предложила ее хозяину изобразить одного из богов-олимпийцев, чтобы собравшиеся разгадывали, которого. Преображение происходило за той же ширмой. Разумовский, бывший владельцем фанта, завернулся в сдернутую с окна гардину, оставив одно плечо открытым. Из-за ширмы он вышел босиком, сжимая в руке чучело совы, позаимствованное из охотничьих трофеев Аркадия Граньевича.

— Афина Паллада!

— Минерва!

— Самая настоящая Афродита! — раздались восторженные возгласы.

Следующий фант тянула Ангелика.

— Это кольцо, — верно определила красавица. — Наощупь оно кажется изящным, его легко представить на женской руке. Я знаю, о чем мечтает его обладательница и сейчас помогу этой мечте осуществиться. Люблю выступать в роли доброй феи. Чтобы вернуть свой фант, его хозяйка должна добиться поцелуя от Арика. Только, чур, поцелуй пусть будет настоящим, не то фант останется у меня. Ну, мне не терпится видеть, кого я осчастливила?

Ангелика сдернула с глаз повязку, и, сияя улыбкой, повернулась к гостям.

— Кольцо принадлежит мне, — раздался голос Лизандра.

Впервые на моей памяти пиит засмущался устремленных на него взглядов. Бокал шампанского, из которого он собирался, да так и не успел отпить, замер в его руке

Горностаев громогласно расхохотался:

— Ангелица, да вы настоящая дьяволица, уж простите за каламбур! При всем желании я не смог бы изобрести более злой шутки!

Красавица выглядела растерянной.

— Но я была убеждена, что фант принадлежит Сибель. В конце концов, она спрашивала Гара про кольцо.

— Ангелика, не нужно! Пожалуйста, поменяйте желание. Я могу читать стихи, петь, танцевать до упаду, да хоть кукарекать, будь на то ваша воля, — попробовал переубедить красавицу Лизандр.

Та задумалась на мгновенье, затем решительно тряхнула головой:

— Играть — так играть. Я уже загадала: цена кольцу — поцелуй любви, менять не стану.

С Лизандра разом слетел весь хмель, поэт сделался совсем несчастным.

— Оставьте мой фант себе, — махнул он рукой.

— Смешно же я буду выглядеть с мужским перстнем на пальце. Вот, взгляните, он мне не впору. К тому же на камне ваша печать. Ну, не капризничайте! Будто вы никогда не целовались! Поцелуем больше, поцелуем меньше, — передернула плечиками Ангелика.

К моему удивлению Арик поддержал ее:

— Лизандр, не беспокойтесь. Хотя Ангелика и распорядилась мною весьма вольно, я не имею предрассудков на ваш счет. И половина тех дам, которых я перецеловал на сцене, изображая то Орфея, то Зигфрида, не были мне так близки, как вы. Мы оба артисты, нам не привыкать играть роли. Все это шутка, не более!

— По-вашему, любовь — это шутка? Предмет для торга, для игры?

— Да не воспринимайте вы все так серьезно! Кто говорит о любви? Ужели вы полагаете, будто я любил всех своих Эвридик и Одетт?

— Я сплю? Или вы и впрямь уговариваете меня исполнить безумное желание Ангелики?

Теперь к увещеваниям присоединилась и Марика:

— Лизандр, разве не из-под вашего пера вышли строки: Люблю так светло, так ярко, до одури, до хрипоты? Или вы способны сходить с ума лишь на словах? Ужели у вас никогда не возникало желания совершить безумство самому, чтобы дыхание перехватило от собственной смелости? Спрыгнуть в водопад со скалы, или искупаться в проруби, или поцеловать лучшего тенора нашего века? Да будь у меня ваш талант, какие я написала бы о том стихи! — Девушка мечтательно возвела глаза к потолку. У меня возникла мысль, что она сама не прочь очутиться на месте хоть Лизандра, хоть Арика.

— Безумство храбрых — вот мудрость жизни. Безумству храбрых поем мы славу![4] — пробормотал себе под нос Горностаев.

Лизандр одним глотком осушил бокал шампанского и решительно двинулся к Арику, каждый шаг припечатывая словами.

Люблю. Так светло, так и ярко,

До одури, до хрипоты.

Пусть ты не даришь подарки

И к сердцу не ладишь мосты.

Люблю, будто ты мой первый,

И будто последний тоже.

Средь битого щебня перлом

Ты мне всех чудес дороже.

Ты мне всех небес превыше,

Как радуга из облаков.

Бессонным дождём по крышам

Стучит в моём сердце любовь,

Смиренным огнём лампады,

Неистовым молний огнём

Горит. Иного не надо,

Лишь быть с тобой ночью и днем,

Склониться тебе на плечи,

В объятьях укрыться от бед,

Что душу рвут и калечат…

Да только тебя рядом нет.

И втуне умолкнут крики,

И я захлебнусь пустотой.

Мой ласковый, мой двуликий,

За что это сделал со мной?