Многая лета

— Пойду, Капитолине спать пора, да и на работу вставать рано. — Она вдруг осеклась. Потому что вспомнила, что на работу больше не надо и впереди лежит огромная и тёмная неизвестность.

* * *

За время, проведённое в гостях у Нади, на улице похолодало. Задувая в проход арки, ветер толкал в спину и забирался под пальто, звонко хрустя льдинками под каблуками ботинок.

— Мама, я замёрзла, — пожаловалась Капитолина.

Фаина прибавила шагу:

— Сейчас будем дома, согреемся и поужинаем.

Она подумала, что скорее всего, в ближайшее время ужин станет гораздо скуднее, чем прежде. Хотя она сама легко может есть один раз в день — не привыкать сидеть на хлебе и воде, и впадать в уныние не стоит, а то опустишь крылья и разобьёшься оземь, хотя ещё есть силы взлететь.

Какой-то мужчина стоял посреди двора и неотрывно смотрел на окна третьего этажа. Фаина прошла мимо, но в последний момент оглянулась:

— Глеб?

Он слегка развёл руками:

— Проходил мимо и решил заглянуть, — увидев сведённые брови Фаины, быстро исправился, — проходил я действительно случайно, но во двор вошёл намеренно. Не знаю почему, но меня сегодня не оставляет тревожное чувство. Вам нужна помощь? — Он посмотрел на утомлённую Капитолину, цепляющуюся за край Фаининого пальто. — Позвольте, я доставлю барышню до самой двери.

Играючи он поднял Капитолину на руки и сделал шаг в сторону парадной.

— Уже поздно, а вам, наверно, рано вставать на работу?

— Нет, мне больше не надо на работу. — Как Фаина ни крепилась, голос дрогнул. — Мне отказали от места.

— Как? — Он негромко охнул. — Ведь этот детский сад — ваше создание. А впрочем… — он оборвал фразу, — пора перестать удивляться происходящему в театре абсурда.

Посторонившись, он пропустил Фаину вперёд, с Капитолиной на руках пошёл по лестнице позади неё. Недавно в разбитые окна вставили стёкла, и через них луна бросала на перила длинные косые лучи.

Пока Фаина доставала ключи, Глеб опустил Капитолину на пол и негромко произнёс:

— Позвольте мне вам помогать?

— Нет! Ни за что на свете! — выпалила Фаина. Её выкрик прозвучал, как если бы она ударила его наотмашь.

С болью на лице Глеб отшатнулся:

— Фаина, вы неправы. Чтоб не потонуть в одиночку, людям надо вместе строить плот. Сегодня я вам помогаю, а завтра — вы мне. — Тёплыми крепкими пальцами он взял её руку и поднёс к губам, но поцеловал не запястье, а ладонь. — Помните, я вас всегда жду. В любую минуту, — он серьёзно взглянул на Капитолину, — и вас, барышня, разумеется, тоже.

— Мама, мне не нравится, когда меня называют барышней, — пробурчала Капитолина, перед тем как лечь спать. — Я вовсе не барышня, а будущая пионерка, так Октябрина Ивановна сказала.

* * *

Когда Глеб ушёл, Фаина принялась грызть себя за то, что уже в который раз говорила с ним нетерпимо и резко.

«Он больше не придёт, — с тоской подумала она, сидя на кровати рядом со спящей Капитолиной. — Почему, едва я хочу сказать ему что-то ласковое и благодарное, язык произносит совершенно иные слова?»

Сон не приходил, и мысли перебивались воспоминаниями. Вот она впервые подходит к двери москательной лавки и с трудом распахивает приржавевшие ставни. А вот в детский сад приводят первого мальчика Алёшу. Он идёт, вцепившись в материнскую руку, и оживляется только при виде Капитолины. Тут они с Глебом и Надей разбирают стенку смежной квартиры и расширяют помещение, а потом Глеб приглашает их в театр. Она отказалась, а Надя с Лидочкой пошли. Они вернулись оживлённые, праздничные и потом долго делились впечатлениями о спектакле. Да, счастливое было время! Наполненное стремлением вперёд и радостным ожиданием.

Прохлада в комнате забиралась под ночную рубашку, и чтобы согреться, Фаина обняла согнутые ноги и уткнулась подбородком в колени. В кухне грохотала кастрюлями баба Глаша. Как только баба Глаша угомонится, из своей комнаты выползет Величко-Величковская и станет звякать чашками, шаркать подошвами и сухо кашлять, бормоча под нос длинные витиеватые ругательства. Часы показывали время новой, безработной жизни, в которой надо опять начинать всё сначала.

Когда сквозь тучи пробилась первая полоса рассвета, Фаина стояла в длинном хвосте очереди у Петроградского губернского комитета биржи труда и пыталась угадать, успеет она до вечера попасть к заветному оконцу или придётся уйти не солоно хлебавши. Очередь начиналась у серого здания с колоннами и простиралась к набережной Фонтанки, где на Аничковом мосту били копытами медные кони барона Клодта.

До открытия заветной двери очередь всё набухала и набухала людьми, то многоголосо бурля разговорами, то затихая в угрюмом молчании. Несколько мастеровых в заячьих треухах по очереди попивали из одной бутылки. Нервная девушка в беличьей шубке с пролысинами теребила в руках перчатки и напряжённо всматривалась в толпу. Кого-то увидела, вспыхнула радостью и, подняв руку, прокричала:

— Сюда, сюда! Я здесь!

Дама, стоящая впереди, расстегнула пальто и выпростала на ладонь часы на цепочке.

— Сколько на ваших натикало? Долго ещё? — спросил мужчина в старом офицерском башлыке поверх шарфа.