Многая лета

Время перевалило за три пополудни, и ранние зимние сумерки уже ложились на дома тёмно-синими полосами, затеняя укромные уголки, откуда могла появиться любая опасность. Фаина так сосредоточилась, чтоб удержаться на ногах, что не сразу заметила ватагу беспризорников впереди, а когда свернула в сторону, бежать оказалось уже поздно. Они шли гомонящей толпой, оборванные, злые, с худыми лицами и папиросами в зубах. Высокий паренёк впереди поднял руку, блеснувшую металлом кастета.

Повинуясь приказу, беспризорники на миг затихли. Фаина вжалась в стену, словно могла остаться незамеченной на пустынной улице. Её глаза встретились с глазами вожака, и по его губам поползла ухмылка. Защищаться, драться бессмысленно, да и мысли вдруг улетучились из головы, остались лишь бешеный стук сердца и жаркий огонь по всему телу. Фаина не стала отводить взгляд, смотрела прямо, как глядят в глаза цепного пса или дикого зверя, только пальцы сами собой сложились для крестного знамения.

* * *

Несколько секунд противостояния взглядов отдавались в ушах гулкими ударами крови. Страх исчез, уступив место прозрачной ясности мысли, отпечатывающей в сознании звуки шагов по мостовой, солёный привкус крови на губах, хлёсткий удар порыва ветра в лицо. За окном дома напротив промелькнула и исчезла чья-то тень. Под тяжестью птицы обломилась сосулька на карнизе.

Беспризорники подходили всё ближе и ближе, угрожающе посвистывая и улюлюкая. Когда их отделяло несколько метров, вожак внезапно дёрнул плечом и отрывисто сказал в толпу: «Баста». Ватага развернулись и двинулась в обратном направлении.

Почти на ощупь Фаина добралась до ближайшей арки во двор и без сил опустилась на чугунный отбойник для карет. Ноги и руки ослабли так, что если бы не мешок с грузом за печами, она выронила бы яблоки на землю. Медленно приходя в себя, Фаина посмотрела вслед уходящим и вдруг увидела, как толпа беспризорников вытолкнула наружу какого-то человека, который остался лежать у тротуара. Некоторое время человек лежал неподвижно, а потом шевельнулся и попробовал встать, опираясь на локоть. Хотя беспризорники уходили не оглядываясь, броситься на помощь было страшно. Фаина решилась подойти, лишь когда последний из ватаги скрылся в переулке. Он шёл, подволакивая одну ногу, такой маленький, худенький, в обмотках вместо обуви, что, несмотря на пережитой ужас, у Фаины защемило сердце.

Сильный порыв ветра запарусил лозунг на одном из домов: «Смерть буржуазии и её прихвостням. Да здравствует красный террор!»

Через несколько шагов Фаине стало понятно, что брошенный на мостовую человек — босая женщина в разорванной блузке и штапельной юбке. При виде Фаины несчастная сделала попытку приподняться, но ладони скользнули по мостовой, оставляя на ледяной корке потёки крови.

— Я помогу, — наклонилась к ней Фаина. — Не бойтесь, они ушли.

Женщина подняла на неё заплывшие глаза и с видимым усилием кивнула. Фаина потянула её вверх.

— Вот так, вставайте. Понемногу.

— Не могу, голова кружится. Сейчас чуть-чуть посижу.

— Да вы замёрзнете. Лёд кругом. — Упираясь пятками, Фаина потащила женщину в сторону дома. — Вы далеко живёте?

— В Свечном переулке.

— И я в Свечном. — Обняв женщину за талию, Фаина смогла оторвать её от земли и перевалить на колени. — Опирайтесь на меня, вставайте. Вместе пойдём. Хотя погодите! — Фаина скинула с рук варежки. — Вот, возьмите, надевайте на ноги. А то застынете до смерти.

— Пускай, — простонала женщина, но кое-как натянула варежки на пальцы ног.

Обнявшись, как две сестры, они побрели холодной улицей с заколоченными окнами лавок, и только ступив в свой Свечной, обе одновременно заплакали.

* * *

Спасенную Фаиной женщину звали Надей. В тот день она не собиралась выходить на улицу, потому что накануне вечером разломала на растопку старую обувную полку, и необходимость добывать дрова исчезла. Поход на рынок тоже не составлял насущную необходимость: полстакана пшена засыпаны в кастрюлю — каши хватит надолго. Тем более что в буфете оставалось ещё полфунта рафинада, выменянного у спекулянтов на богемскую крюшонницу с серебряной крышкой.

— Экая красота, — довольно сказала щекастая баба в пёстром платке, — на приданое нашей Маруське пойдёт. Если найдёшь ещё что этакое блескучее, то приноси, сговоримся.

— Больше нет. — Наде было противно стоять рядом с этой разухабистой торговкой и униженно смотреть, как та отсчитывает в кулёк куски сахара. На среднем пальце у бабы красовался мужской перстень с красным камнем. Такие иногда называли офицерскими.

Заметив Надин взгляд, баба расплылась в улыбке.

— Нравится? Генерал принёс. А может, не генерал, но такой представительный барин, в голубой шинели. Меня, почитай, все покупатели уважают, потому как я без обмана торгую.