Многая лета

В тот же вечер Фаина взяла в библиотечке Домкомбеда пожелтевшую книжку с трудами Ленина. Председательствующий вместо Тетерина пожилой рабочий с Петровской мануфактуры уважительно протёр переплёт рукавом ватника:

— Читай на здоровье, товарищ Фаина. Сам-то я не осилил, видать, старый уже, а тебе, как говорится, и карты в руки. — Он дохнул на неё крепким запахом махорки. — Погоди, не уходи, скажи, как там Фёдор воюет? Доходят слухи?

Не признаешься же, что при одной мысли о Тетерине сердце сжимается от тревоги и неизвестности. Поэтому она лишь скупо покачала головой:

— Нет. Не пишет и весточек не шлёт. Я уж не знаю, что и думать.

* * *

Оставляя деревню голой и босой, продразвёрстка набирала силу. Комиссар заставлял выполнять приказ выгребать из крестьянских хозяйств всё до последнего зёрнышка буквально.

— Только разорив кулака дочиста, можно утвердить в селе победу революции. Толстопузые мироеды убивают на селе представителей комбедов и работников сельсоветов. Поднимают тёмные массы крестьянства против советской власти и угрожают задушить молодой социализм костлявой рукой голода, — наставлял он. У комиссара была привычка пощёлкивать ногтем по деревянной кобуре маузера, поэтому каждое слово оседало в мозгу с сухим деревянным звуком. Полк ЧОНовцев — частей особого назначения — почти каждый день получал новый приказ выступить на подавление бунта. Менялись названия сёл, уезды, волости, перемалывая в одну кучу месяцы и дни недели.

В бою под Новопашней Фёдора вскользь зацепило шальной пулей. Банда кулаков забаррикадировалась в избе и отстреливалась яростно, до последнего патрона. Фёдор первым бросился к окну с лимонкой в руке. Разбил стекло, бросил и присел, закрывая уши руками. То, что рукав шинели набух кровью, он заметил только когда стихли последние залпы. Кое-как, зубами, Фёдор затянул узел тряпицы, что носил в кармане заместо бинта. Фельдшера убили на прошлой неделе, и приходилось обходиться собственными силами.

Теперь предстояло отмахать десяток вёрст до уездного города, а его бросало то в жар, то в холод. Страшно хотелось пить, и сквозь мутный туман в голове вспоминалась Фаина и её прохладные руки, что легли бы ему на лоб охладить горящую кожу.

— Плохо, брат? — спросил взводный Протасов. Тяжко вздохнув, он переложил с плеча на плечо ручной пулемёт и сплюнул под ноги. — Эх, сколько хороших ребят сложили головы на этой войне за власть Советов! Бьём, бьём буржуев и прихвостней, а им числа нет. Правильно комиссар говорит — гидра контрреволюции как она есть. Тысяча голов у неё: одну отсекаешь — другая вырастает. Но ты, Тетерин, держись. Рана у тебя пустяковая. До свадьбы заживёт. — Он помолчал. — Или ты женат?

— Холостой пока, ждать обещала, — сквозь зубы прошипел Фёдор, потому что боль поднялась до подмышки и закрутила жилы винтом, так что стон едва сдерживал.

— Значит, вернёшься в Петроград и оженишься. Как звать-то невесту?

— Фаина.

— Хорошее имечко, нашенское, пролетарское. — Взводный придержал ход и оглянулся, поджидая, пока подтянутся остальные.

Ощущая, как в рукаве хлюпает кровь, Фёдор подумал, что ему повезло остаться на своих ногах: пулемётчика Кольку Бояринова тащили на носилках с размозжённой головой, а Петька Горкин остался лежать на поле боя возле кулацких трупов. Завтра на построении комполка объявит в честь Горкина минуту молчания, и красноармейцы сдёрнут с голов будёновки, но каждый нет-нет да и подумает — а не он ли станет следующей жертвой великой борьбы с классовым врагом во имя социализма?

* * *

Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных[26]. — Фаина со вздохом отложила Евангелие и притянула к себе томик Ленина.

На улице темнело, и света из окна едва хватало рассмотреть буквы. Капитолина, которая трепала игрушечного зайца, прислушалась к звукам в коридоре и озабоченно сообщила:

— Баба Глаша ругает бабу Машу.

— Хорошо, хорошо, не мешай, мне надо обязательно почитать книгу.

— И мне, и мне!

Фаина посадила её на колени:

— Ну, слушай, раз просишь. Только потом не капризничай, — со вздохом она затянула монотонным голосом: «Рабочий класс не может осуществить своей всемирно-революционной цели, не ведя беспощадной войны с этим ренегатством, бесхарактерностью, прислужничеством оппортунизму и беспримерным теоретическим опошлением марксизма»[27].

Капитолина сурово насупилась:

— Мне не нравится.

— Мне тоже, — Фаина пожала плечами, — но надо прочитать, иначе…