Много дней впереди

- Пускай не дразнится, - сказал я, но головы к ней не повернул. Пускай ко мне не лезет. Я к нему лезу?! Очень мне нужно с ним связываться!

- И всё-таки связался? Кто из вас ударил первый?

- Ну, я ударил...

- Без "ну"... Кто первый ударил?

- Я...

- Так я и думала... А ещё говоришь: пускай не лезет!.. Это как же получается? У нас никогда такого не было. Все у нас в классе живут мирно, дружно, никаких происшествий... Вдруг - драка! Кто же подрался? Новенький. Тот самый москвич, который для всех должен служить примером.

Она говорила, а кто-то всё время то открывал, то закрывал дверь. Всё на меня! Всё на меня! А почему не спросила, как это я ни с того ни с сего ударил Костю по уху? Может быть, он сам напросился?.. Это надо было спросить, раз она учительница.

Вера Петровна продолжала:

- Да, примером... А я по твоему лицу вижу, что ты сидишь и упорствуешь. Не хочешь признаться, что был неправ... Надо иметь мужество признавать свои ошибки. У тебя этого мужества нет, а в жизни оно необходимо всем - и большим и маленьким. Завтра, Савельев, к началу уроков приведёшь мать. Я с ней поговорю, чтобы она обратила внимание на...

Дверь распахнулась, и Кристеп почти вбежал в учительскую.

- Вера Петровна! - закричал он. - Вера Петровна! Разве Женя один виноват? Разве Костя не виноват? Мы с Женей сидели, не трогали его. Подошёл к нам, сам подошёл, начал Женю дразнить. Он первый, Костя первый. Так было. Пусть сам скажет, если не боится правду сказать.

Но Костя ничего не сказал. А Вера Петровна вскочила с дивана, замахала на Кристепа обеими руками. Когда перестала махать, зажала уши оба уха зажала ладонями - и отвернулась от Кристепа.

- Ты ничего не мог слышать, - заговорила она, - ничего, потому что подслушивать у замочной скважины - это очень нехорошо, это недостойно пионера!

- Вера Петровна, - сказал Кристеп, - у замочной скважины я не слушал. Дверь маленько открыта в учительскую...

- Всё равно! Всё равно! И я сейчас тоже не слышу, что ты говоришь, Гермогенов! Уходи, я тебя сюда не вызывала. Я вызывала только Женю Савельева и Костю Макарова, больше никого. А у тебя это - ложное понимание товарищества, мы об этом поговорим в другой раз. А сейчас уходи.

Кристеп помялся с ноги на ногу и ушёл. Но он молодец... Он настоящий товарищ! Не побоялся, пришёл в учительскую, хотел меня выручить, по правде рассказать, как было. Виноват разве, что ничего не получилось?

Вера Петровна снова села на диван и повернулась ко мне.

- Да, так вот, Савельев... Пусть твоя мать придёт завтра к началу уроков, - повторила она - мало было одного раза. - Иначе я не допущу тебя к занятиям. Идите... И чтобы не смели больше драться! Слышишь меня, Костя? К тебе это тоже относится, я с тобой ещё отдельно поговорю.

- Слышу, чего же... - ответил он.

Мы с ним вышли из учительской вместе, и Костя сразу хотел в сторону. Но мне с ним тоже надо было отдельно поговорить.

- Ты вот что, подожди, - сказал я тихо. - Сегодня вечером уже поздно, темно будет... Завтра приходи пораньше в школу - к последнему звонку первой смены. Драться будем за дровяным сараем, понятно тебе?.. Там никто не увидит, никто не сможет помешать. А кто не придёт, тот самый последний трус!

Он ничего не ответил, только губами пожевал.

Кристеп подскочил к нам и увёл меня. Наверно, боялся, как бы я сейчас же не стал драться с Костей снова.

В боковом коридоре возле нашего класса стояла Оля. Мне показалось, что она поджидает нас.

- Ну, чего, чего? - спросила она.

- А ничего, - ответил я. - Подумаешь... Три раза велела завтра маму привести к началу уроков, вот и всё.

Оля слушала, не перебивала - это на неё не похоже.

- Пусть приходит, - сказал я. - Придёт и уйдёт, а с Костей мы ещё не кончили, нет... Он, может, думает, что я испугался? Он сам трус!

- Однако, трус Костя, - подтвердил Кристеп. - Боялся учительнице сказать, что первый начал.

- Пусть думает хоть что, - продолжал я. - Я могу маму через день водить в школу.

Оля перестала теребить белый передник и ухватилась одной рукой за косичку.

- Ты что! Ты что! Ты хочешь, чтобы тебя исключили? Ох и беда! Ты лучше вытри кровь со щеки, а то кровь будет у тебя сочиться, когда ты пойдёшь в класс.

Я снова достал носовой платок; он был уже измазан кровью, но вытереться можно было.

- Не болит? - спросила она.

- Не болит, - ответил я, хотя теперь уже я чувствовал боль: и царапина побаливала, и левое ухо. - А даже если и заболит, Косте с этим кулаком ещё придётся...

Я кулаком помахал перед самым её носом.

- Ладно, - сказал Кристеп; он от меня ни на шаг не отходил. - Это потом...

И мы пошли в класс.

На уроке географии Вера Петровна рассказывала что-то про озёра, показывала на карте самые крупные из них и самые глубокие.

- Ты, по-моему, опять не слушаешь, Савельев? - ткнула она указкой в мою сторону. - Драться с товарищами - это ты умеешь, учить тебя не приходится... А работать в классе не хочешь.

Вот и неправду она сказала!

Какой же мне Костя товарищ?.. С Кристепом же я не дерусь! И никогда не стану, в голову мне это не придёт. А с Костей - с Костей я добьюсь.