Много званых

Она вышла из подклета мастерской во двор и затворила дверь. К ней сразу бросились собаки, завертелись вокруг, подныривая под руки. Прежних псов – Батыя и Чингиза – Епифания боялась, а этих прикормила с щенячьего возраста. Она сразу знала, что уйдёт, и собаки не должны ей помешать.

В горнице Ремезовых все спали, Ремезов храпел, Варвара что-то бормотала во сне, но Епифания и не таилась. Она тихо прошла к красному углу, где в киоте мерцала лампада. Отодвинув икону, она пошарила на полке.

– Ты чего бродишь? – сонно спросила с лавки Митрофановна.

– Угли погасли, – сказала Епифания. – Зажгу лучину от лампады.

– Ну, с богом…

Вот он – большой ключ. Епифания давно приметила, куда прячет его Ульяныч. Это батюшка Авдоний сказал, что ключ у старого Ремеза.

Батюшка Авдоний ждёт. Все братья ждут. Ждёт купец Чурилов на Кондюринской улице за Тырковским мостом. Чурилов – истовый ревнитель старой веры, через него в Тобольске вели тайный торг скиты, что прятались на диких Ирюмских болотах. Епифания была посыльной между батюшкой Авдонием и купцом. Она знала, что приготовили Авдоний и Чурилов. Она бежала по снежным улицам города к Прямскому взвозу, к столпной церкви.

Стена высоких снежных откосов Алафейских гор блестела под звёздами. Епифания поднялась по чёрной лощине Прямского взвоза через большую арку Дмитриевской башни, свернула за амбар и стороной, чтобы не заметили караульные у столпной церкви, вышла к Приказной палате, обогнула её с дальнего угла и по тропе на кромке обрыва подобралась к церкви. Из сугроба она вытащила палку и сунула в глубокое окошко, выталкивая пробку из сена.

– Батюшка! – шепотом позвала она.

– Принесла, сестрица? – почти сразу отозвался Авдоний.

– Держи! – Епифания бросила в окошко ключ.

– Благослови тебя господь! Ступай и сделай, как условились!

Подвал церкви еле освещали угли костра. Раскольники торопливо, но тихо суетились, собираясь покинуть узилище. Брат Сепфор, стоя на коленях, щепкой ковырял землю в углу – там были спрятаны две лопаты, украденные, когда Ремезовы строили подземный ход. Братья Аммос и Пагиил схватили лопаты и бросились откапывать колодец подземного хода. Они рыли быстро и неряшливо, а прочие раскольники ногами и поленьями отгребали землю от ямы. Брат Урия затаился у двери и слушал, не всполошатся ли караульные. Старый Хрисанф, задрав голову, подсвечивал себе головнёй и рассматривал стену. По стене, расколов арку и свод, тянулась трещина.

– Отче, подойди ко мне, – окликнул Хрисанф Авдония.

Авдоний подошёл.

– Дозволь остаться, – попросил Хрисанф. – Я бы к утру вон те кирпичи лопатой расшевелил бы, и весь вертеп рухнет.

– Лопатой в одиночку такую громаду обрушишь? – усомнился Авдоний.

– Я же зодчий, – терпеливо пояснил Хрисанф. – Там в стене железная тяга вмурована. Она этот свод держит, как тетива концы у лука. Я расшатаю кирпичи, тяга выскочит, свод проломится, и храмина внутрь себя просядет. Другие своды от тяжести лопнут, и опоры раздавятся. Всё поедет и упадёт.

– А ты, брате?

– А я уже давно к внучекам своим покойным хочу.

Авдоний положил руку на плечо Хрисанфа, глядя старику в глаза.

– Не время и не место, Хрисанфе, – твёрдо сказал он. – За мной поиде, я всех доведу до вертограда, и тебя с братьями вкупе.

– Кладязь, отче! – громко зашептали раскольники из ямы.

Авдоний спрыгнул в яму, на дне которой виднелась крышка колодца, отряхнул от земли амбарный замок и вставил ключ в скважину. Ключ с хрустом провернулся, и замок распался. Авдоний без лязга снял железные полосы и легко выдернул крышку. У его ног открылся колодец, в глубину которого уводила приставная лестница. Это был путь к свободе.

– Благодетелю Спасе, вопием из бездны нашей, слава те, владыко, Боже всещедрый! – торжественно произнёс Авдоний. – Братья, зажигайте лучины!

Первым с лопатой и лучиной в колодец спустился брат Навин – самый крепкий из раскольников, потом полезли остальные. Авдоний проводил вниз Хрисанфа и сполз последним. В пустом подвале гасли угли кострища.

Освещая тесный и низкий проход лучинами, раскольники друг за другом быстро добрались до кирпичной стены взвозной башни. Пролом, пробитый Леонтием, был заложен кладкой толщиной в два кирпича – такой прочности было достаточно. Брат Навин ударил в кладку плечом.

В это время Епифания возвратилась к Прямскому взвозу тем же путём, которым пришла, но не свернула в ущелье взвоза, а мимо Софийского собора побежала, хрустя свежим снегом, к Павлинской башне, круглой, низенькой и толстой. Окошки собора чуть теплились от огоньков свечей – там читали неусыпаемую Псалтирь. От Павлинской башни вниз к башне на взвозе вела дощатая лесенка с перилами и ступенями, забитыми льдом. Она утыкалась в порог караульной будки, которую сколотили Ремезовы. В двери будки было вырезано оконце размером с ладонь, оно светилось: сторож топил камелёк.

Епифания достала нож и поскреблась в дверь.

– Дяденька, пусти погреться, – пропищала она.

Светящееся оконце заслонила широкая рожа солдата.

– Кто такая? Не положено!

– Посмотри, я одна, – жалобно сказала Епифания. – Холопка я, меня хозяин выгнал козу искать.