Многочисленные Катерины

– Как долго вы были знакомы? – спросил Гассан, стряхивая крошки с брюк.

– Двенадцать дней.

– Хе. Знаешь, что самое смешное? Я эту девчонку знаю.

– Чего, чего?

– Да. Катерина Мутсенсбергер. Мы вместе ходили на разные стремные встречи детей, учившихся дома. Ну там, сводите своего домашнего ребенка в парк, чтобы он не рос таким ботаном. Или отправьте вашего кроху мусульманина на пикник, чтобы его там избили христиане-евангелисты.

– Подожди, ты ее знаешь?

– Ну, мы, конечно, не общаемся, но в толпе я бы ее узнал.

– Такая замкнутая, немного с заумью, и в семь лет у нее был парень, который ее бросил…

– Ага, – кивнул Гассан. – Насчет парня, правда, не знаю, но брат у нее был. Тот еще шизик, кстати. Участвовал в национальной олимпиаде по английскому, даже в финал вроде прошел.

– Понимаешь, странно. Похоже, в ее случае формула не работает.

– Может, ты что-нибудь забыл? Почему ты не позвонил ей и не спросил о том, что тебя интересует?

«Потому что я об этом как-то не подумал». Такой ответ был бы возмутительно туп, поэтому Колин молча достал телефон и набрал 773.555.1212

– Город?

– Чикаго, – сказал он.

– Абонент?

– Мутсенсбергер. Мут-сенс-бер-гер.

– Ждите.

Компьютерный голос произнес номер телефона, и Колин нажал нужную кнопку, чтобы его соединили с абонентом бесплатно.

После третьего звонка трубку взяла девочка.

– Алло, – сказала она.

– Привет. Это Колин Одинец. Э-э-э… Катерину можно?

– Это я. Как, ты сказал, тебя зовут?

– Колин Одинец.

– Имя знакомое… Я тебя знаю?

– Когда ты училась в четвертом классе, я, кажется, две не дели был твоим мальчиком в летнем лагере для одаренных детей.

– Колин Одинец! Ну надо же! Тот самый!

– Э-э-э… это, конечно, странный вопрос, но насколько популярной ты была в четвертом классе, если по шкале от одного до пяти?

– Чего? – спросила она.

– У тебя есть брат, который участвовал в олимпиадах по английскому?

– Брат… Ну да, есть. А кто это говорит? – снова спросила она.

– Колин Одинец. Честное слово. Я знаю, это странный вопрос, ну, про шкалу популярности.

– Ну, пара друзей у меня была. Мы были немного заучками, наверное.

– Ясно. Спасибо, Катерина.

– А ты что, пишешь книгу?

– Нет, я ищу математическую формулу, по которой можно вычислить, когда пара расстанется и кто кого бросит, – ответил он.

– Ага… А ты вообще где? Что с тобой?

– И правда, что это со мной? – ответил он и повесил трубку.

– Ну и ну, – покачал головой Гассан. – Она наверняка подумала, что ты ОПАСНЫЙ ДЛЯ ОБЩЕСТВА ПСИХ!

Колин погрузился в раздумья. Что, если формула… верна?

Он снова набрал номер.

– Катерина Мутсенсбергер, – сказал он.

– Да.

– Это снова Колин Одинец.

– А… Привет.

– Последний странный вопрос. Я тебя, случайно, не бросал?

– Ну… да.

– То есть я тебя бросил?

– Угу. Мы сидели и пели песни у костра, вдруг ты подошел ко мне и перед всеми моими друзьями сказал, что никогда раньше такого не делал, но ты хочешь бросить меня, потому что решил, что у нас не получится ничего серьезного. Ты так сказал: «Ничего серьезного». Боже, я тогда все глаза выплакала. Я была без ума от тебя.

– Мне очень жаль. Очень жаль, что я тебя бросил, – сказал Колин.

Катерина засмеялась:

– Ну, нам было тогда по десять. Я смогла это пережить.

– Ну да, но все равно. Прости, если я сделал тебе больно.

– Что ж, спасибо, Колин Одинец.

– Не за что.

– Еще о чем-нибудь поговорим? – спросила Катерина.

– Да нет.

– Ясно. Ну, удачи, – сказала она так, будто говорила с бездомным шизофреником, которому только что подала доллар.

– И тебе, Катерина Мутсенсбергер.

Гассан не мигая уставился на друга:

– Ехали медведи на велосипеде! Да ты гребаный Бросальщик, Колин!

Колин поднял голову к небу. Его подвела собственная хваленая память! Он действительно не берег Катерину. Как он мог запомнить о ней все на свете, кроме того, что бросил ее? И какой же сволочью надо быть, чтобы бросить такую милую девочку, как Катерина Мутсенсбергер?

– Раньше меня можно было описать в два счета, – тихо сказал он. – Я вундеркинд, и я человек, которого бросают Катерины. Но теперь я…

– Ни тот ни другой, – улыбнулся Гассан. – И будь благодарен за это. Ты Бросальщик, а я целуюсь с офигенно привлекательной девочкой. Весь мир перевернулся! Во дела! Мы как будто живем в стеклянном шаре со снегом, и Бог встряхнул его, потому что захотел увидеть вьюгу!

Оказывается, не только про Линдси нельзя было сказать ничего определенного. Все, что Колин знал о себе, внезапно обернулось неправдой. Вместо одного вдруг появились тысячи пропавших кусочков. Колин должен был понять, что случилось с его головой, и устранить сбой.

Он снова вернулся к главному вопросу: как он мог забыть, что бросил ее? Или, точнее, почти забыть, потому что, когда Катерина рассказывала ему о том, как он бросил ее на глазах друзей, Колина охватило странное чувство – такое испытываешь, когда слово, которое вертится на языке, кто-то вдруг произносит.