Многочисленные Катерины

И Колин подумал: допустим, я расскажу кому-нибудь о моей первой охоте на кабанов. Даже если это будет тупая история, те, кто ее услышит, хоть чуточку изменятся, так же как изменился я, прожив эту историю. Это будет едва заметная перемена. Но от этой перемены, как по воде, пойдут круги перемен – все меньше и меньше, но круги бесконечные. Меня забудут, но истории останутся. И поэтому мы все значимы – может быть, не так уж сильно, но хотя бы чуточку.

Но важны не только те истории, которые помнят. В этом и состояло истинное значение Аномалии III: сразу получив верный график, он доказал не то, что теорема верна, а то, что в нашем мозгу есть место для того, что мы не можем вспомнить.

И почти неосознанно он начал писать. Графики в его блокноте теперь сменились словами. Колин поднял глаза и вытер единственную каплю пота с загорелого лба. Гассан повернулся к Колину и сказал:

– Я, конечно, понимаю, что будущее непредсказуемо, но интересно, найдем ли мы в нашем будущем монстробургер?

– Предсказываю – найдем, – засмеялась Линдси.

Они вышли на улицу, Линдси крикнула: «Пассажир», Колин сказал: «Водитель», а Гассан сказал: «Черт». Линдси пробежала до дверцы машины, чмокнув по пути Колина в губы, открыла и придержала ее.

Колин знал, что этот короткий путь – от крыльца до его Сатанинского катафалка – он запомнит навсегда и будет рассказывать о нем истории. Ничего не происходило, но эта минута казалась невероятно значимой. Линдси сжала пальцами его руку, Гассан запел: «Я люблю / монстробургеры в „Ха-ардис“. / Для моего живота / это настоящий пра-аздник», и они наконец сели в Катафалк.

Когда они проехали мимо магазина, Гассан сказал:

– Не обязательно ехать в «Хардис». Можем поехать куда угодно.

– Здорово. Я, честно говоря, совсем не хочу в «Хардис», – сказала Линдси. – Кормят там так себе. В двух поворотах отсюда, в Милане, есть «Вендис», там намного лучше. У них хотя бы салаты есть.

Поэтому Колин проехал мимо «Хардис» и выехал на шоссе, ведущее на север. Мимо него, одна за другой, мчались машины, а он думал о промежутке между тем, что мы помним, и тем, что случилось, между нашими предсказаниями и тем, что случится. В этом промежутке, подумал Колин, есть место для преображения – он мог перестать быть вундеркиндом и придумать себе новую интересную историю, перерождаться снова и снова. Например, он мог стать змееборцем, эрцгерцогом, победителем ДК – и даже гением. Кем угодно – только не тем, кем уже был раньше. Из путешествия в Гатшот Колин извлек один урок – будущее нельзя предотвратить. И впервые в жизни он улыбнулся, думая о вечно приближающемся, бесконечном будущем, которое простиралось перед ним.

Они ехали дальше. Линдси повернулась к Колину и сказала:

– Знаешь, а ведь вовсе не обязательно останавливаться.

Между сиденьями просунулся Гассан:

– Кстати, да. Не будем останавливаться.

Колин нажал на педаль газа, думая о том, как много дорог открыто для них и как не скоро кончится лето. Линдси Ли Уэллс, сидевшая рядом, коснулась его руки и сказала:

– Да. В самом деле. Едем дальше.

И по спине Колина побежали мурашки. Он вдруг ощутил родство со всеми, кто сидел сейчас в его машине. И со всеми, кто в ней не сидел. И понял, что он не уникален, – в самом лучшем смысле этого слова.

[примечание автора]

Одна из сносок в романе, который вы только что закончили читать, если, конечно, не заглянули в конец (вернись и читай с начала и до конца, не пытайся узнать, чем все закончилось, хитрый плут!), обещала математическое приложение. Вот и оно.

Так уж вышло, что в одиннадцатом классе я получил тройку с минусом по алгебре, несмотря на героические усилия моего учителя математики мистера Лантрипа. А потом я учил что-то под названием «конечная математика», потому что этот курс был намного проще алгебры. После школы я выбрал тот университет, где не нужно было сдавать математику. Но после того, как я его закончил – знаю, это прозвучит странно, – я даже немного заинтересовался математикой. Но, к сожалению, я до сих пор ничего не смыслю в ней. Я интересуюсь математикой так же, как в девять лет интересовался скейтбордом. Я много о ней говорю и много о ней думаю, но на самом деле совсем ей не занимаюсь.

К счастью, я дружу с парнем по имени Дэниэл Бисс, одним из лучших молодых математиков Америки. Дэниэл – математик с мировым именем, которое он заслужил благодаря опубликованной несколько лет назад научной работе, в которой, судя по всему, доказал, что окружности – это жирные, раздутые треугольники. А еще он – один из моих самых лучших друзей. Именно благодаря Дэниэлу Колин в моей книге использует настоящие математические формулы. Я попросил Дэниэла написать приложение о математических основаниях теоремы Колина. Это приложение, как и любые другие приложения, читать совершенно не обязательно. Но оно жутко интересное. Вам понравится.

Джон Грин

[приложение]

Озарение Колина имеет три составляющие.

Во-первых, он заметил, что отношения – это такая штука, для которой можно построить график; один из таких графиков приведен ниже.