Многоножка

Внутри лежала разного рода документация, какие-то папки, маленькая записная книжка… По словам Светы, сейфом пользовался её отец, а ей самой было гораздо удобнее полагаться на собственный стол, а не вспоминать каждый раз код от хранилища.

— Серьёзно вы подошли к делу, — сказала Света, оглядев навороченную видеокамеру. — А мне можно будет как-нибудь прийти посмотреть на ваши съёмки?

— Конечно! Мы предупредим заранее, когда в следующий раз соберёмся. Только там наша Многоножка полностью командует, и твоей власти там нет, — с ехидством ответил Костя.

Он вместе с Серёжей и Тамарой сидели в кабинете у Светы вечером в среду. Занятия с Лебедевой закончились несколько минут назад, и та куда-то упорхнула, а ребята обратились к Свете с разрешением спрятать камеру в сейф.

Она влезла туда почти идеально, а вот штатив оказался слишком длинным — поставили рядом.

— О чём ваш фильм-то хоть? — спросила Света, не глядя сев на стол. Тамаре нравилось, что иногда она вела себя со стаккатовцами так, будто состояла с ними в одном клубе, а не руководила. — Мне же тоже интересно…

— Мы решили, что сюжет должна знать только съёмочная группа, — ответил Серёжа.

Пока они разговаривали, Тамара, попрощавшись, выскользнула из кабинета, переобулась и вышла на улицу. Вечер, начинавший медленно сгущать небо, встретил её прохладой, и запахом уже наступающей весны. Всё вокруг постепенно таяло, и пусть это создавало не слишком красивые пейзажи — Тамаре всё равно нравилось.

К тому же, её после клуба ждали.

— Ну чё, влезла камера? — спросил Ромка, как обычно растрёпанный, как упавшая с гнезда ворона.

— Ага. Штатив только рядом остался. Света сказала, что код скажет только Серёжке.

— Код? Фига, я думал, там ключ нужен.

— Не, все сейфы же на кодах…

Они медленно пошли к остановке.

— Слушай… — заговорил Ромка. — Я спросить хочу. У тебя с ногами как вообще?

Тамара поморщилась.

— Болят иногда. Но это ничего.

— Ты нормально?

— В смысле?

— Ну. Я как понял, ты раньше только школа-дом-школа ходила, да гуляла иногда, а тут — и в клуб ездишь, и на съёмки бегаешь и там скачешь постоянно. Я часто вижу, как ты морщишься иногда и колени трёшь. Поэтому спросил.

Он, как всегда, был довольно прямолинеен, и говорил всё, что думает. «Я, впрочем, такая же…» — подумала Тамара невесело. Хотелось ответить Ромке чем-то резким или грубо отвадить от этой темы, чтобы не лез, куда не просят. Вот только в его словах была доля истины: болеть колени стали немного чаще.

— У меня просто синяк на ноге неудачно вскочил, иногда чешется, — соврала она на ходу.

— Синяк? Чешется? Не смеши мои копыта.

— А что ты хочешь от меня услышать? Ныть я не собираюсь. Ну болят. Ну и что теперь. Сам же виноват, что меня поставил режиссёркой. Вот теперь приходится бегать.

— Если ты чувствовала, что тебе тяжело — почему не отказалась?

— Так это ведь ты мне условие поставил…

— Я ж прикалывался.

— Ну доприкалывался теперь. Всё уже. Мне на самом деле не сложно. Ну болят немного, да. Это от усталости.

— Давай кто-то другой будет…

— Ну уж нет. Уже поздно.

На остановке было пусто. Тамара с Ромкой встали под козырёк.

— Ну хорош дуться, Ром… Мне правда не тяжело.

— Слушай, я знаю, как это бывает. Сначала говоришь себе и другим — «мне не тяжело», а потом с ног валишься… Люди так себя и калечат. И вообще, не ты ли говорила, что не надо врать миру и самому себе?

— Ты это к чему вообще… — Тамара слегка опешила.

— К тому, что ты тоже врёшь, как и я. Ты ведь буквально кричишь: «Со мной всё в порядке! Я не инвалид! Я со всем справлюсь и всё смогу!»…

— А что мне остаётся — ходить прихрамывая? Поверь, я это к старости с такими ходулями ещё ой-ой-ой как успею. А пока у меня силы есть, я хотя бы не трачу их на граффити и вандализм.

— Туше.

— Откуда ты знаешь это слово? Вы что, на самом деле очень умный, мистер Тварин? И мне не говорите?

— Я щас тебя по заднице пну.

— Только попробуй!..

* * *

Если от стаккатовцев у Тамары худо-бедно получалось скрывать свой недуг, то от семьи — не получилось, и мама заметила ухудшения почти сразу. Особенно когда в один день колени распухли, и Тамара ни шагу делать не смогла. После короткого честного разговора о том, сколько уже это продолжается, на Тамару накричали, сделали укол обезболивающего и повели на приём к старому-доброму Венику.

Тот попутно заставил делать ещё и рентгеновский снимок, а после — долго ждать, так что в школе у Тамары выпала целая пятница. И всё же хотя бы в «Стаккато» она надеялась успеть.

Хоть и понимала, что теперь её могут снова туда не пустить.

Веник, нисколько не изменившийся с их последней встречи, долго рассматривал рентгеновский снимок, прежде чем тяжело вздохнуть, откинуться на спинку стула и сказать:

— Ну что, Тамара, — её имя он язвительно выделил, — всё продолжаем на сцене плясать?

— Продолжаю, — сказала Тамара ровным голосом. — И буду продолжать.