Многоножка

— Ага, есть такое, — согласилась Тамара.

— Говорил же, что… — снова начал Ромка свои речи про «одеваться потеплее».

— Да знаю я, отстань. Я же не думала, что мы так встрянем.

Послышалось шуршание, и в темноте на неё накинулась тяжёлая куртка. По запаху — Ромкина.

— Накинь, чтобы потеплее было.

— Вот ещё! — скинув куртку, Тамара протянула её обратно. — Забирай, нечего тебе болеть…

Они мельком переглянулись.

Поджав губы, Ромка взял куртку и снова надел на себя.

— Как вы вообще познакомились? — спросил их Серёжа. — Вы вроде до «Стаккато» ещё знакомы были, да?

Тамара уже открыла рот, но первым заговорил Ромка:

— Она зарисовывала одно граффити, а я мимо шёл и…

— Ага, щас же! — возмутилась Тамара. — Всё было не так! Это за тобой полицейские гнались, а ты по бакам шкерился…

Саша с Серёжей прыснули.

— Так Многоножка у нас вандал, оказывается!

— Да нет, говорю же! Ничего я не рисовала, да и баллончик-то в руках никогда не держала, правда! Это Рома у нас любитель подпортить чужое имущество…

— Так граффити в итоге было?

— Ну, захотел я подправить одно, — признался Ромка. — А Многоножка мне помочь вызвалась.

— В смысле, подправить? Причиндал пририсовать?

— Скорее — добавить свои глубокомысленные ремарки, — съязвила из угла Тамара.

— Ага, и ты мне в этом помогла, не забывай. И даже подпись оставила.

— Подписи оставил ты, на меня не вешай.

— У меня одноклассник был, так он клёвые граффити рисовал, — поделился вдруг Саша. — Не всякие там подписи уличные и прочие, а такие… со смыслом, что ли. И сам был славный, Артуром звали. Его однажды даже в классе отчитали за то, что спалили за таким…

Тамара с Ромкой не решились ничего сказать. Зато Серёжа спросил:

— А потом что с ним стало? Перевёлся?

— Поговаривали, что у него нашли какую-то болезнь. Смертельную, или около того. Я не знаю, это примерно год назад было. Может, его и в живых-то нет уже, а граффити его до сих пор… — Саша замялся.

Внутри Тамары всё похолодело: а что если «скрытый смысл» был… Она посмотрела на силуэт стоящего рядом Ромки, но тот ничего не говорил, глядя в пустоту.

— Круто, наверное, иметь такое хобби и руки из верного места, — поделился мыслями Серёжа. — Я как-то пытался — вообще ничего не получалось.

— Да я тоже. Тут надо стремление иметь и желание научиться. Ну и… людей толковых, которые покажут, что да как. У меня таких не было.

— А ты, Ром, рисовал когда-нибудь граффити? — спросила Тамара негромко, многозначительно на него посмотрев. Тот повернул голову, но глаз его Тамара в темноте не видела.

— Неа, — коротко бросил тот, будто даже немного сочувствующе. — Я только ломал да портил всякое. Как по мне, после себя можно что и получше оставить, чем простую мазню на стене.

— Не говори так, — сказал ему Саша сурово. — Не знаю, жив ли он сейчас, но он делал то, что мог и умел. И у него даже хорошо получалось. А ты что умеешь? «Звезду Народов» распиливать?

— Откуда ты…

— Читал в газете. Давно. Думал, что фамилия у тебя знакомая. А я её видел.

— Фигасе, что у нас тут выясняется, — деланно удивился Серёжа, глядя по сторонам. — Да вы все тут, оказывается, не без грешков?

— Я хотя бы на девушек не кидаюсь.

— А вот тут я тебя даже поддержу.

— Хватит наезжать на него! — вступилась Тамара снова. — Это прошлые дела, к тому же даже не ваши, и Саша за это перед Нюрой извинился. Забыли!

Все замолчали на какое-то время.

— А я недалеко от Щорса видела… граффити такое интересное, — сказала Тамара медленно. К ней не сразу повернули головы. — Вроде… «скрытый смысл» или типа того. Такое… хорошо нарисованное. Это было его?.. Этого Артура?

Саша пожал плечами.

— Может быть, я не видел. Но на самом деле да, похоже на то, чем он обычно занимался. Его «тематика».

— А мне вот интересно другое, — сказал Серёжа, скрестив руки. — Ты реально пытался распилить «Звезду Народов»? Зачем? На металл сдать?

— Нет, конечно. За неё копейки бы дали.

— То есть, это реально был ты?

— Ну я. И что?

— А нафига?

— Мне ты тоже никогда не рассказывал, — сказала Тамара. — Только тем полицейским что-то объяснял…

В лифте на какое-то время воцарилось молчание. Ромка явно ощущал на себе чужие взгляды, и точно не был от этого в восторге.

— Да чё вы пристали-то… Дела минувших дней, как грится…

— Ну нам просто интересно. Раз ты говоришь — не для выгоды, потому что не продать. А для чего тогда?

— Да как объяснить-то, блин… Даже не знаю. Просто бесит она меня. Чёртов жестяной памятник — а к нему на поклон приходят, цветы к нему кладут, фоткаются. Жена моего бати вон дочку свою таскала, чтобы эт самое. И меня хотела утащить. А я как-то пришёл к нему, и смотрю — какой-то мелкий пацанёнок на неё, на Звезду-то, забраться пытается. Так мамка на него так накинулась, мол, ты что творишь — и давай орать. И мне так тошно стало. Тошно и обидно. Какая-то жестянка, а люди из-за неё на детей орать готовы, и вообще возносят её, будто бы это хрен пойми что. А это, типа… просто кусок металла. Вот я и решил её распилить втихаря. Чтобы… не знаю. Чтобы показать им, что-то, ради чего они так боятся, и с чем фоткаются — это просто жестянка, и не более.