Многоточие

Ане Саша подарил большого медведя, мишка прописался в кабинете, а позже перекочевал в комнату отдыха, – забрать игрушку Точкина не решилась: бывший муж наверняка закатил бы скандал, а ругаться она устала не меньше Немова.

Саше нравилась зима, ее белое спокойствие согревало душу, а морозец украшал лицо здоровым румянцем. После февральской поездки к отцу и матери он посещал Аню каждую неделю и, общаясь с Точкиной, словно прочищал «черные» легкие от смога: он буквально дышал этой девушкой, пробовал покорить Эверест, но она держала оборону не хуже Акинфеева. Ждала ли Аня от него какого-либо решительного шага? Может, и ждала, однако шансов практически не давала. Не желала разрушать его брак, предлагая разобраться ему самому, а он тянул, тянул, тянул… Возможно, Аня разуверилась в намерениях Саши, которые не подкреплялись действиями: если ты говоришь, а ничего не делаешь, то слова не имеют значения, они пусты и ничтожны.

Пусты и ничтожны…

* * *

Казалось, что все вокруг разрушится от легкого прикосновения: стоит чуть дотронуться – и бах! – оно сложится, как карточный домик, только звуки будут страшнее и оглушительнее. Человек – странное существо: не ценит того, что дорого, вытирает ноги о прекрасное и поворачивается к нему спиной. Спустя годы жалеет о том, чего не сделал, побоявшись переступить черту, прислушавшись к чужим советам, а не к зову сердца. Человек – худший из сознательный организмов.

Немов страдал. В груди горело печным пламенем. Он разрывался от любви к Ане и от боязни разрушить брак, обидеть женщину, с которой прожил долгие годы. Неопределенность была хуже всего: она поедала его изнутри. Нынешней зимой Саша потешался над близким другом Азаматом, «умиравшем» от любви к коллеге по работе. Немов тогда не понимал Азамата, ему чудилось, что друг бредит: все разговоры сводились к одному – к чувствам к некой Марине. Сашины утешения не помогали. Ничего не помогало.

– Клянусь, если бы она позвала сейчас, я бы развелся и уехал к ней, – сказал друг.

Саша покрутил пальцем у виска, а спустя полгода поменялся с Азаматом ролями и ощутил сполна, как тяжело было другу. Теперь метался Немов. Читал «Темные аллеи» Бунина, и в книге ему мерещилась Точкина; дочитывая страницу, он ловил себя на мысли, что ничего не запомнил, и начинал сначала. Аня вела себя, как одна из бунинских героинь: то подпускала Сашу, то отвергала; то была ласкова, принимала цветы и подарки, то писала гневные письма, что он должен сосредоточиться на семье, а не на ней; то позволяла себя обнимать и поглаживать плечи, то была холодна и высокомерна. Немов обещал себе, что больше не придет к ней, но каждую среду садился в машину и ехал. Любовь играла им, как кукловод марионеткой, дергала за нужные ниточки, а он покорно следовал в нужном направлении.

Саша был мерзок сам себе. Он ненавидел неправду, а сам погряз в ней, оброс, словно коростой, и чем больше обрастал, тем больше влюблялся в Аню. Она ему снилась, занимала все его мысли. Немов отстранялся от жены и придирался к ней, выискивая (а то и придумывая) недостатки, а та злилась и закатывала истерики. Саше нужно было объясниться и выложить все, как есть, а он поджимал хвост, как мопс перед волкодавом, и юлил. Врун, лжец, обманщик, а что хуже всего – трус. Словно канатоходец, он балансировал под куполом цирка, не рискуя смотреть вниз. Он знал, там – внизу – правда, которую Немов скрывает. И она разрушит прежнюю жизнь.

Саша одновременно хотел всё изменить и боялся этого. «В фильмах и книгах все просто, а в реальности – совсем нет. Здесь не прыгнешь из окна и не нажмешь на курок револьвера. Уйти в другой мир – легко, но что там? Есть ли любовь, или мы обречены на вечное одинокое скитание в пустоте?»

Отношения с женой портились, отношения с Аней усложнялись. Жена мечтала о детях, но пила таблетки от нервов и не могла забеременеть. Аня написала, что видит в нем только друга, и в ее фразе Саша впервые ощутил обман. Ей дарили цветы и другие мужчины, однако в соцсети девушка выкладывала те, что приносил Немов. Он подмечал это, как и то, что она не прогоняла его. Саша был ей симпатичен, но кольцо на его безымянном пальце было для Точкиной табу, и ее слова о «друге» Немов прекрасно понимал: женщина у мужчины должна быть одна, а если он наметил ее в любовницы, то обратился не по адресу.