Многоточия

— Психологи и политики призывают смотреть с надеждой в будущее, а я надежду отринул, как Спиноза, и отыскал счастье в прошлом. Да и не один я! Сколько беглецов вы усекли меж годов былых?

Дедок, похоже, из болтливых. Болтливых Переверзев не любил.

— Много, — ответил он.

— Если мутант говорит «много», это по-настоящему много.

Искатель пожал плечами.

— Болтовня. Философия.

— Разве вы не присмотрели для себя дату и местность? Координаты? — спросил потерянный.

— Глубоко копнул, ничего не скажешь! — У Переверзева вырвался хохоток. Перед потерянными сдерживаться было необязательно. Деньги платят не потерянные. — Почти все сбежавшие уверены, что счастье застряло в прошлом. Я живу в своём времени. В родном. И не собираюсь драпать! Возьми от жизни всё — вот мой девиз.

Загляни сейчас искатель в зеркало, он увидел бы на лице смесь победного бахвальства и презрения. Искатель оглядел кривоватые дачные стены, оклеенные бумажными обоями, шкаф с книжками, электроплитку с чайником, тюль, стянутый резинками по оконным бокам, перекидной календарь, клетчатую клеёнку на столе. И снова хихикнул, увидав на клеёнке дырявый платок.

— Возьми от жизни счастье, — тихо сказал потерянный. — Вот девиз мой.

— В чём оно, счастье? Только давай без философии.

Переверзев взглянул на громко тикавшие настенные часы. Отметил разницу на час — из-за здешнего летнего времени. В будущем, то есть в его, Переверзева, настоящем, время не делят на летнее и зимнее, не переводят стрелки то назад, то вперёд.

— Счастье человека в том, что он больше всего любит.

— Больше всего? Ты что, из-за книжек сюда переехал?

— Люблю читать. Дачу вот у леса снял. Тихо здесь.

Искатель присвистнул. Старик поморщился.

— Домой, выходит, не собираешься?

— Вот мой дом.

— Вообще-вообще не собираешься?

— Понимаю. Это не ты спрашиваешь — это они спрашивают. Ленка спрашивает. Да. Вообще не собираюсь.

Переверзев подумал, что Ленка, толстуха, которую он чуть лбом не ошарашил, будет разочарована. Она и её брат надеются, что потерянный вернётся. Отдохнёт, потешит душу в прошлом, как в отпуске, и назад навострится. Вообще-то, надежда эта дурацкая. Дедуля-дачник очень смахивает на упёртого типа, даже на сумасшедшего; такие от своего не отступаются. Втемяшилось такому типу переехать в СССР — он переедет. Втемяшилось в СССР поселиться (да хоть навсегда!) — он поселится. Родственничкам надо это понимать. Надежда — не стратегия, как говорят в бизнесе.

— Никогда раньше не встречал таких людей, — сказал искатель. — Потеряться, чтобы читать книги… Твоим-то что передать?

Иван пожал плечами.

Прежде он думал, что мутация, открывающая измерение времени, настигает особенных людей. Выдающихся. К примеру, учёных. А то людей с воображением, запойных книгочеев. Но нет. Необъяснимые мутации, даровавшие внезапно и неизбирательно, будто по воле невидимых инопланетян, ощущение пространства-времени и менявшие картину мира так, что человек за голову хватался и плутал в мире изломанных многомерных фигур и архитектуры тессерактов, пока не научался контролировать новое сознание, поражали представителей самых разных слоёв общества и проявлялись у людей с самыми разными способностями и склонностями.

— В книги не поверят, — сказал искатель. — Понятно, когда в прошлом есть зацепка. Выгода. Может, любовь. Или момент, к которому хочется вернуться. Бывает ещё неприятный момент в будущем, от которого удираешь.

— Они никогда меня не понимали, — сказал Иван. — Мне теперь это всё равно. Я шесть десятков лет на спидометре жизни накрутил. И я знаю, в чём счастье.

— Не скучаешь? Они вон послали за тобой, деньги потратили…

— Что? Они терпеть меня не могут. Боятся, что я в прошлом умру, и из-за моей доли в квартире судебный спор выйдет.

— А умереть тут в одиночестве не боишься?

Переверзев сказал это, и самому стало жутковато. Живёт дедок, арендует чью-то дачу, кругом лес с буреломом, болотина, комары. Прежде чем переместиться на участок потерянного, Переверзев осмотрел мельком несколько точек вдоль окружности, которую искатели называли средой рассеяния. До железнодорожной станции семь километров, асфальтированной дороги нет, проезды между дачами кое-где отсыпаны щебнем, а кое-где представляют собой наезженную голую землю, засыпанную по ухабам строительным мусором. Автобус, разумеется, сюда не ходит. Из техники у дачника искатель приметил только велосипед «Урал» на веранде.

— А я не в одиночестве. Видишь? — Старик показал на стёкла шкафа. — Ричард Олдингтон, О. Генри, Плам Вудхауз, Антон Чехов. И Герберт Уэллс, и Марк Твен, и Синклер Льюис, и Рэй Брэдбери, и Гайто Газданов, и поэты Шефнер с Левитанским да Заболоцким, и бородатый Толстой, и певец рождества Диккенс, и Харпер Ли и Колин Маккалоу, умевшие говорить на тонком языке женщин, и Иван Ефремов и Исай Давыдов, рассказчики о далёких мирах, — все со мной. Вон какая у меня компания!

Искатель покачал головой.

— Эта компания не прокормит. На что живёшь? Или секрет?