Многоточия

Это официальный протокол врачебной комиссии третьего уровня, в котором не указано, что пациент дал остановку дыхания примерно в 16–35 при родственниках, они подняли шум, и санитары быстро перекатили уже труп в реанимацию… где, конечно же, были начаты реанимационные меропрития, продолжавшиеся ровно полчаса…

Да уж, событие мрачное, как дырка в заднице, и чернушное, как сама тьма. Если быть кратким: агонирующего ракового больного любящие родственники доставили в больницу, дабы разлагающееся тело не портило им домашний интерьер. Собственно, банальная ситуация. Для нашего медучреждения пациент непрофильный, поэтому все врачи от него отписались… и никто не мог предугадать, что он врежет прямо в нашем приёмнике. Руководство понимало, что случай достаточно ординарный, непонятен был лишь вопрос, почему пациент так долго пробыл в приёмном отделении – около шести часов. От меня, врача, к которому больной поступил изначально, требовалось как можно быстрее от него избавиться: определившись с диагнозом, переправить в другое место (неважно куда – домой, в другое медучреждение, etc), либо, при невозможности этого («скорая помощь» не принимает вызов, скандальные родственники, и так далее) – оперативно госпитализировать в реанимационное отделение. Чтобы он зажмурился не при родственниках. В истории болезни обнаружилось много «белых пятен»: было непонятно, кто вызвал реаниматолога, кто согласовывал трансфер пациента в другую больницу, кто, хоть и с опозданием, вызвал карету «скорой помощи».

– Что с тобой случилось? – допытывался заведующий. – Почему так тормозил? На тебя это непохоже.

Для нашей больницы нахождение тяжёлого больного в приёмном отделении столь длительное время, более 5 часов, являлось ЧП. Никто не мог понять, как такое могло случиться. Мне самому это было невдомёк.

* * *

…Разобраться в ситуации мне удалось уже после заседания врачебной комиссии третьего уровня, на которой было признано, что к нашим сотрудникам, как к врачам, претензий никаких нет, обнаружены лишь недочёты в оформлении истории болезни (а впоследствии, после юридической экспертизы, мне было вынесено замечание… с условием, что оно будет аннулировано в течение месяца… если за это время у меня будет всё ровно и не произойдёт новых ЧП). Разумное решение – выставить крайним меня, чтобы все остальные врачи, включая заведующих отделениями и медучреждение в целом, выглядели белыми и пушистыми.

В тот день, когда я уходил с работы, на стоянке мне встретился врач отделения функциональной диагностики, с которым я когда-то договаривался насчёт выполнения электроэнцефалограммы, но, так и не добрался до него из-за нехватки времени. Он смотрел на меня так, будто увидел живого пасхального кролика, и, поздоровавшись со мной за руку, первым делом спросил:

– Ты как, в порядке?

– ??? – после зависающей паузы я выдавил из себя что-то нечленораздельное.

– Блин, меня твой взгляд уже начинает пугать, – продолжил он, переходя на ироничный драматический тон. – В глазах твоих многоточия, как тогда, когда ты приходил ко мне делать ЭЭГ. Судя по твоему лицу, можно было подумать, что тебя снова объявили в федеральный розыск.

Я смотрел на него во все глаза в полном замешательстве:

– Приходил… когда!?

– Что значит «когда»? Пятого августа… без десяти час – такое время зафиксировано в протоколе ЭЭГ.

Его лицо вдруг сделалось очень серьёзным:

– Ладно, ты не в себе после ВК, тебе ещё с умершим дедом расхлёбываться, но ты это дело не упускай. Разберись со своими абсансами, сходи к эпилептологу, подбери адекватную терапию.

– Абсансами?! – вскричал я.

Он печально улыбнулся:

– У тебя такой вид, будто тебе сообщили, что выставили не только в федеральный, но ещё и в международный розыск. Ладно, разберёмся.

После этого разговора со мной случился шокинг, настолько мне всё это показалось диким. Да, я предполагал, учитывая алкогольный анамнез, что рискую заболеть эпилепсией, но, почему-то считал, что это обязательно должно произойти на фоне резкой отмены спиртного, как проявление абстинентного синдрома. А до резкой отмены алкоголя и абстиненции мне было пока что далеко…

Вечером этот ипохондрический приступ был купирован моим испытанным средством – водкой.

А на следующий день, подуспокоившись, я разыскал того доктора-функционалиста и выяснил подробности выполнения ЭЭГ. Оказалось, я заявился к нему пятого августа в 12–45 – 12–50, то есть, примерно в то время, когда злополучного умирающего деда осматривал реаниматолог. Во время пребывания в отделении функциональной диагностики я был немногословен… строго говоря, не разговаривал внятно вообще, бурчал что-то бессвязное, изъяснялся в основном жестами. По окончанию исследования ушёл, как сомнамбул.

Результат ЭЭГ: «Медленная пик-волновая активность частотой 2\с». Это официальное заключение. На словах мой товарищ-функционалист сказал мне: «Теперь я точно убеждён, что ты – доказанный психопат»