Многоцветные времена [Авторский сборник]

Затрепетали широкие ноздри великана, чуть приоткрылись глаза, наполненные лиловой дымкой. Бык втянул волшебный запах. Вздрогнул могучий хребет. Дрожь прошла по всему огромному телу. Бык начал приподыматься, медленно, как будто под влиянием непонятного внушения. Он уже широко раскрыл глаза, поднялся во весь свой черный рост и стоял, всматриваясь в даль, откуда с ветерком приносились все новые и новые сладостные потоки.

Каждый мускул его трепетал. Бык наклонил голову, выставил, как для боя, изогнутые, словно афганские сабли, рога, тяжело дыша, чуть пошатываясь, точно опьянев от этого легкого, непонятного ветерка.

— Что это? — спрашивал с удивлением молодой человек в спортивном легком костюме, смотревший на все окружающее восторженными глазами и тоже испытавший какое-то до сих пор непонятное самому волнение. — Что это такое?

— Это? — отвечали ему. — Это весна. Это цветет джидда. От ее запаха кружится голова даже у быка… Глотните немного этого запаха.

Молодой человек мог подтвердить: действительно, запах цветущей джидды ударял в голову. Становилось почему-то весело, хотелось движения, шума, запах опьянял, как неизвестное, крепкое вино, пряное, густое, удивительное.

Молодому человеку все казалось неожиданным, как будто бы великий чародей показывал ему картину за картиной, которые поражали своей неожиданностью, богатством красок, новизной положений.

Это было понятно. Молодой человек, которого звали Владимиром Луговским, впервые видел весной Туркмению. Он влюбился в нее бурно, сразу, как влюбляются с первого взгляда. Он не отрываясь смотрел, как мерно и непрерывно двигались ряды людей в халатах в глубоких желтых коридорах арыков, как взлетали, блеснув на солнце, кетмени, как халаты походили на странные цветы всех красок радуги, как темно-зеленые, круглые, как гигантские шары, карагачи пускали в свою большую тень верблюдов, падавших на землю с неожиданной быстротой, точно у них ломались ноги. Он спрашивал про людей, работавших с бешеным упорством кетменями, и ему отвечали:

— Это весна. Это хошарные работы. Амударья срезала головы арыков, и теперь надо их расчищать, иначе вода не дойдет до полей.

Он видел идущих рядом молодую туркменку и русскую девушку, которая приехала из Калинина, потому что она была двадцатипятитысячницей, поспешившей на помощь своей туркменской сестре.

Владимир Луговской смотрел на Ашхабад, как на город зелено-голубого сна. Пышная зелень и голубое небо над нею. Зной заливал город своими тяжелыми потоками. Люди выходили на улицу, шли на службу рано утром и поздно вечером. Днем, в раскаленной пустыне улиц, среди одиноких пешеходов, караваны проходили под мерный звон колокольцев. Верблюды стояли равнодушные к зною, и казалось, что до людей им нет никакого дела. Но это было не так.

На углу одной из улиц счетовод, шедший рядом с Луговским, не хотел переходить на ту сторону, потому что там стояли два верблюда и хмуро жевали какие-то колючки.

— Не стоит переходить здесь, — сказал счетовод. — Вон тот верблюд почему-то не любит меня. Он меня не пропустит…

Это походило на фантастический рассказ. Луговской засмеялся:

— Не может быть. Перейдем здесь, обязательно перейдем…

— Нет, — сказал счетовод. — Он уже косит на меня один глаз…

— Я вас прошу! — умолял Луговской. — Это так необычно. Нет, этого не бывает. Ну что он сделает? Бросится на нас?..

— Он оплюет меня, — сказал тихим голосом счетовод. — А у меня новый белый костюм…

— Мы вас защитим, ничего не случится. Вы встанете в середине.

Третий товарищ тоже начал упрашивать счетовода. Они пустились через улицу, взяв счетовода под руки с двух сторон. Они благополучно достигли тротуара.

— Вот видите, ваши страхи были преувеличены, — сказал Луговской, немного разочарованный, что ничего не произошло.

Они отпустили счетовода. Он тоже был немного удивлен, что верблюд в этот раз не обратил на него внимания. Но его успокоение было преждевременно.

Верблюд как-то странно захрипел, шагнул в его сторону, и точно ведро зеленой, отвратительной слизи обрушилось на белые плечи счетовода. Он стоял, раскинув руки, боясь дотронуться до костюма, и смотрел самыми жалобными глазами на своих спутников.

— Вот видите, — говорил он, отплевываясь, Луговскому. — А вы говорите — ничего не произойдет. Вы не знаете нашей Азии. Этот зверь меня ненавидит. Я же знал, что он меня не пропустит так… Вот и к черту пошел костюм. Вонь какая — не приведи бог… Придется идти отмываться… Да, вы еще не знаете Азии, молодой человек!

Действительно, Владимир Луговской, или, как мы в своей писательской бригаде скоро стали звать его, просто Володя, первый раз был в Средней Азии, хотя теоретически много знал о ней, много прочел книг, много думал о судьбах азиатских стран и народов.

Поэтому он с таким интересом бродил по развалинам древнего Аннау, которых больше не существует. Большое землетрясение кончило мечеть с драконами, а тогда мы долго любовались этими китайскими персонажами в странном сочетании с мозаиками Ислама.