Многоцветные времена [Авторский сборник]

И мы пошли к нему, так как ночь была чудесная, спать не хотелось, а послушать бывалого человека всегда любопытно. Одним словом, мы с Володей отправились в это небольшое путешествие, не лишенное оттенка таинственности.

Чай у зоотехника был действительно хороший, как может быть хорош зеленый чай весенней ночью, когда некуда спешить и есть о чем поговорить. Хозяйка, женщина средних лет, считавшая, что в разговор ей вступать не следует, занималась только своими хозяйственными заботами, зато хозяин рассказывал много и охотно, объясняя, как он говорил, свою разговорчивость необходимостью поставить общественность в известность о том, что делается в окрестностях так щедро одаренной природой Иолотани.

После этого прошло много дней и ночей, и я уже не все помню с абсолютной ясностью, но все же помню и о соли Орандузгеля, и о фисташковых рощах, которые могли бы при хорошем уходе приносить миллионные прибыли, и о том, как растаскивают фисташки кочевники и спекулянты, а начальство не смотрит, о том, что природные богатства края плохо эксплуатируются, что кое-кто в Иолотани берет взятки, и многое другое, что накипело на сердце у маленького зоотехника.

Мы охотно погружались с ним в разные вычисления, которые являлись доказательством будущего расцвета этого края, мы слушали со вниманием его порой переходивший в шепот доклад о положении с фисташками, мы записывали старательно имена и цифры, сами еще не зная, как и где мы это доведем до широкого читателя.

После утомительной поездки к черным шатрам белуджей нам было даже весело сидеть на двух здоровых обрубках, заменявших в доме мебель, и пить обжигающий губы и освежающий сердце и память бледно-желтый чай, называемый зеленым.

Хозяйка вышла из комнаты — дверь вела прямо во двор, и, когда она снова появилась в конце нашей беседы, я спросил у нее мимоходом:

— А газеты вы получаете здесь часто?

— Да не очень часто, но приходят, читаем, — отвечала она, остановившись у двери. — Вот недавно получили. Да что я говорю — вчера получили московские, но ведь знаете, какое опоздание…

— А что там интересного, в газетах? Есть что-нибудь особенное?

— Да нет, — сказала она, — ничего в них нет, и особенного нет…

И она взялась за ручку двери.

— Да, — вдруг сказала она, обернувшись к нам, — там помер один, в Москве. Вот как его фамилия, подождите, сейчас вспомню… Как же это?.. Вот память какая у меня… Мисковский какой-то… не знаете такого?

Мы пожали плечами: нет, что-то не знаем…

Она открыла дверь и вдруг снова закрыла ее и сказала так просто, как говорит человек, когда ему неизвестен настоящий смысл произносимых им слов:

— Ведь вспомнила, кто помер… Маяковский умер какой-то!

— Как?! — вместе сразу закричали мы. — Как Маяковский?! Что вы говорите?

— Да, да, совсем вспомнила: Владимир Маяковский! А что с вами? — Она смотрела большими глазами на нас и вдруг сказала: — Если бы я знала, что вы так расстроитесь, я бы и не говорила вам. Кто это Маяковский — ваш друг?!

— Слушайте, — сказали мы, у меня было впечатление, что мы говорили оба сразу и одно и то же, — слушайте, где эта газета?..

— Я ее отдала соседке, она читает, но я сейчас ее достану, сейчас принесу…

Она убежала, хлопнув дверью. Мы сели на свои обрубки, и у нас, вероятно, был вид полоумных, потому что хозяин прекратил беседу и только, вздохнув, сказал:

— Это что стихи писал? Писатель?

— Да.

В комнате наступило такое молчание, что было слышно, как хозяйка разговаривает с соседкой на другой стороне двора, потом дверь распахнулась, и она вошла, протягивая нам газету. Мы схватились читать, но это была не первая газета, извещавшая о смерти, а газета второго дня, где уже приводились отклики и разные извещения.

— Можно нам взять до утра эту газету? — попросил я.

— Да, конечно, конечно, почитайте хорошенько, — сказала хозяйка, вытирая руки о передник, — соседка уже всю прочитала… Может, еще чайку выпьете?..

Но мы уже не могли ни есть, ни пить. Ночь была благовонная, светлая, чистая, добрая южная ночь, но над нашей головой точно промелькнула черная молния и зачеркнула всю прелесть неповторимой ночи. Журчали бесчисленные арыки, вода весело бежала в сады и поля, но мы шагали к себе, даже не пытаясь на ходу поговорить о том, что узнали только что.

Не было слов в эти первые минуты, точно эта весть ослепила нас, лишила слуха, превратила все слова в ничего не значащие звуки, лишенные смысла. Только придя к себе, в скромную комнатку, где горела свеча и вились хороводы мошек, мы расстелили газету и стали по строчкам изучать ее, стремясь проникнуть в тайну страшного известия.

Можно было понять, что это произошло внезапно, как писали в газете, под влиянием тяжелой, недавно перенесенной болезни. Мы подымали глаза от газеты, смотрели друг на друга и потом вдруг начали говорить, вспоминать, все сразу пошло кругами, и все казалось нереальным, и даже газета, как во сне, белела на столе, освещаемая свечой.