Многоцветные времена [Авторский сборник]

Мы скачем. Я смотрю на Луговского и не узнаю в этом добром наезднике того городского, столичного завсегдатая литературных собраний и дискуссий, который несколько месяцев назад покинул Москву. Широкоплечий, с решительными движениями, строгий, подобранный, втянувшийся в трудную, кочевую жизнь, — передо мной совсем другой человек.

Сейчас он, как и я, переживает эти горные дороги, эти дебри Сумбара, эти странные дни, которые врезаются в душу и которые запомнятся навсегда. Я тоже по-своему наслаждаюсь и чудным солнечным днем, и воспоминанием о том, что я видел в эту туркменскую поездку. Мы набиты впечатлениями. Они просто спрессованы в нас — так их много.

Но есть и другое. Говорят, что самый плохой путешественник — тот, который, отправляясь в путь, уже думает о дне возвращения. Я чувствую, что здесь будет наоборот. Вернувшись в Москву, Володя Луговской снова переживет наше путешествие и снова направится в эти края, без которых он уже не сможет жить.

Я смотрю на его торжественное лицо, на улыбку победителя, на смеющиеся глаза и вижу: он зачарован, он заворожен глубокими чарами Туркмении. Он вернется обязательно. Азия вошла в него. На ее зов он бросится без раздумья.

И, где бы он ни был, он будет помнить краски этой страны, звуки песчаной бури и тихого вечера, будет помнить людей древнего народа, начавшего новую жизнь.

Мы мчимся мимо голых, взвихренных ввысь отвесов, мимо горных лугов, селений, одиноких всадников, верблюдов… Так можно мчаться долго, слушая, как свистит в ушах ветер, мчимся вниз по Сумбару, как будто где-то рядом, за углом горной тропы, нас ждет еще что-то необыкновенное, что-то никогда еще не виденное… Мы еще не понимаем, что этот день и этот путь и есть то необыкновенное, то невиданное, что поможет нам написать книги и, когда пройдут годы, долгие годы, вспомнить эту веселую скачку, как сказку, одну из лучших сказок сказочной долины Сумбара!

И Володя Луговской испытал то же самое. Он в стихотворении «Возвращение» сказал с нежной и уверенной силой:

Милая Азия, вот я вернулся…

Но это уже из третьей книги «Большевикам пустыни и весны». Это уже другой рассказ, о другом времени.

1962 г.

Дни открытий

Час за часом мы медленно и неутомимо поднимались по каменным пустынным террасам выжженного солнцем Гегамского хребта. Тогда он назывался еще и Ахмаганским.

Мы начали свое странствование от Нор-Баязета. Перед тем как начать свой длинный путь через горы, мы пришли в дом старожила этих мест, армянского адвоката Ованеса Ованесовича Будумьяна. Он много говорил о прошлом Армении, грустно разводил руками, когда речь заходила о его собственном существовании.

— Что мне сказать? Единственное, что я скажу: я разорен, я разорен! Четыре коровы было, шестьсот овец. Все угнали турки в девятнадцатом году. Но надо жить, надо бороться с трудностями. Армяне — народ тяжелой судьбы. И я живу, и борюсь, и еще защищаю остатки старины, памятники древности. Вы видели почти у самого города кладбище с фаллическими сооружениями? Видели. Очень хорошо! Вы, наверное, остановились и даже, наверное, постояли в удивлении перед этими разноцветно украшенными намогильными свидетелями далеких эпох? Вы недоумевали: откуда здесь столько этих удивительных памятников? И почему часть из них разбита и лежит на земле? Здешнее население, пастухи, — народ дикий; им кажется, что это неприлично, и они при случае разбивают эти ценные столбы. Я защищаю их, как могу. Я знаю здесь все окрестности.

Вы хотите идти через горы в Гехард, в пещерный монастырь. Доброе намерение! Я, когда мне было шесть лет, — а это было в прошлом веке, — помню смутно, как с бабушкой ездил в Гехард. Я помню только, что было очень жарко, очень пыльно. Большой фаэтон, дорога плохая, бабушка все время сердилась. Больше ничего не помню. И хотя я не ходил пешком через горы, но… идите сюда.

Он подвел нас к окну в своем уютном большом кабинете, где, потеряв счет лет, теснились темные ветхие шкафы со старыми фолиантами и свитки карт лежали, как хартии исчезнувших царств.

— Посмотрите, — сказал он с академическим спокойствием, протирая пенсне на шелковом шнуре, — обращаю ваше внимание на то место в горах, где как будто горы расколоты. Видите, небольшая щель? Вот в эту щель вам надо пройти, чтобы перевалить хребет. Запомните, пожалуйста, эту щель. Это единственный путь, я так понимаю…

Мы смотрели как зачарованные на суровые очертания Гегамских высот и слушали внимательно совет старого знатока гор. И, только выйдя из его дома после долгой дружеской беседы, мы расхохотались, потому что, снова взглянув на хребет, мы уже не могли найти никакой щели. Но у нас был опыт, карта и компас.