— Это, знаешь, несчастная женщина, бездетная сейчас, у нее мужа убили в партизанах, дочка маленькая умерла, она немного в голове пошатнулась. Живет тем, что кизяк складывает на крышах, надо уметь его красиво складывать, она умеет, добрая женщина, ее все любят. Тут недавно автомобиль недалеко в речку упал. Авария. Кто ехал — один погиб, другой поломался, женщина там была — из реки вытащили, пострадала тоже. А с ними была девочка. Пропала бесследно. Думали, в реке утонула. Но один человек клялся, что девочку выбросила мать из машины и он ее подобрал. Маленькая совсем и целая, а вот пропала. Искали, искали — не нашли. А потом оказывается, эта женщина девочку утащила к себе и ходит счастливая. Ну, когда отобрали у нее девочку, она чуть с ума не сошла. Вот видишь, что говорит. Жалко ее, хороший человек…
— Ну, так подари ей дочку! — говорю я.
— Да, а что моя Екатерина Измайловна скажет? — серьезно ответил он. — Она у меня знаешь какая строгая…
Ашуг Искандер сходил в Кази-Кумух, нашел своего коня, купил его. «Я поцеловал его в лоб и поцеловал между глаз», — говорит он. Он протягивает чурек.
— Ешь, это из Кази-Кумуха. Чурек с мятой и с салом. Женщины — это самые сластолюбивые создания. Ведь они же выдумали, что чурек с мятой должны есть только женщины. На, попробуй! Это очень вкусно…
Я попробовал и нашел, что есть вещи повкуснее, тем более что я не люблю мяты. Искандер в новой суконной черкеске, на нем черная папаха, суконные шаровары, ярко начищенные сапоги. Входя вечером в дом Юсуфа на званый ужин, он останавливается перед входом и говорит с торжественностью:
— О дом, да не войдет в тебя печаль и да не играет судьба с жильцом твоим! Как ты уютен для каждого гостя, когда странник нуждается в отдыхе!
Мы едим замечательный хинкал, шашлык, копченую баранину, суп с рисом и чечевицей, пироги с сыром, вареники из крапивы. Крапиву крошат ножом, посыпают солью, мешают куски старого бараньего сала, яйца; тесто для этого приготовляется только из пшеничной муки.
Среди гостей сидит комсомолец, в свитере, в чарыках, в толстых носках, подвязанных голубой тесемкой, в серых штанах. Он не может пить бузу, мало ест, с легким недоверием слушает ашуга; он говорит резко, что хотя он повредил глаза усиленным чтением, но что надо всем учиться, завоевывать знания и кончать с невежеством.
— Мы побили Чувашию по строительству дорог, у них земля, песок, у нас камень, гранит, шифер, а мы взяли всесоюзное знамя. Лакский район — лучший район Дагестана, — говорит он нарочито громко, — у нас двадцать четыре школы в районе — у кого столько? Мы собрали деньги на машины — и у нас собственные машины есть, мы сделали дороги, племенной совхоз, заложили сады…
— «Если умрешь от чистой любви, то попадешь в рай», — запевает ашуг.
— Я за это, — говорит комсомолец, — нельзя отменять старые церемонии свадьбы. Как молодости отменить веселье? Ашуг прав: любовь еще живет на свете…
— Я спою для молодости, — говорит ашуг, берет кумуз, глотает перед этим добрый глоток бузы и поет песню о шайтане и горце, как они уговорились, что горец пронесет шайтана по горе, горец обманул шайтана, и шайтану пришлось нести горца до вершины.
Ашуг спел лихо, все смеялись тому, как горец одурачил шайтана. За столом сидели долго и разошлись поздно…
Когда все разошлись, мы остались с Юсуфом.
— Скажи мне, пожалуйста, — сказал он, — может быть поэтом человек, никогда в жизни не писавший стихов?
— Может, — отвечал я, — еще Пушкин сказал, что среди нас есть Гёте, не написавший ни одного стихотворения.
— Но как ты это понимаешь сам?
— Я понимаю так, что все, что связано с поэтическим ощущением, все это есть у человека, но он только не закрепляет этого ощущения, не записывает это короткими строчками. Кроме того, такой человек и в жизни руководствуется поэтическими движениями…
— Ну, тогда я тебе покажу завтра такого поэта.
— Мы куда-нибудь поедем?
— Зачем? Он тут, под боком, — сказал Юсуф, — пойдем к нему утром.
Человек, о котором мне говорил Юсуф как о поэте в душе, оказывается, был муллой, он обучался в молодости корану в Аварии, вернулся в Шовкра и стал таким пламенным проповедником, что его проповеди собирали множество людей. Издалека приходили мужчины и женщины, чтобы послушать муллу, наставляющего в вере.
Аул шумел о его изумительных толкованиях корана. В мечети порой не было места, и пришедшие становились под окнами и толпились у входа. Слава о новом глашатае истины долетела до Хунзаха и Чоха, и местные духовные власти решили послать специальных послов, чтобы они сообщили, исследовав на месте, в чем заключается сила этого муллы, по речам которого народ просто сходит с ума. Есть ли это новый подъем мусульманской веры или что другое? Никогда не было такого интереса к вопросам корана, как теперь, когда этот молодой мулла начал свои проповеди.