Множество жизней Элоизы Старчайлд

Как они умудрились за столько смен поколений так и не раскопать тайного золота Элоизы? Они ждали. Так или иначе, обстоятельства век за веком всячески этому препятствовали. Марианна Мюзе, первая из тех, кому пришлось жить с воспоминаниями о сокровищах, убежала слишком далеко на восток, чтобы пускаться потом на поиски клада. Она скрылась в горах, спасаясь бегством от Родерика Эгльфина и армий Наполеона, и в конце концов оказалась в Зальцбурге, не имея ни малейшей возможности вернуться домой. Маргерита Мюзе, дочь Марианны, была слишком мала для путешествий во Францию. Она умерла в Вене в возрасте девятнадцати лет. Сокровища так и стояли нетронутыми.

Не далее как в эту ночь ей, Кате, снилась Маргерита, снился Зальцбург зимой 1831-го. Было холодно. Тонкий плащ не спасал от северного ветра, задувавшего во все щели и гулявшего сквозняками по темной комнатушке Маргериты на чердаке, заменявшей ей дом. Она подбила плащ промасленной бумагой, в которую заворачивали свечи, от чего тот похрустывал при каждом движении. Маргерита была беспризорницей, рожденной, по слухам, от оголодавшей французской flüchtling, беглянки, в борделе на Штауфенштрассе, где ее младенческий вопль потерялся в ритмичном звуке кроватных скрипов и шлюшьих стонов, женских криков и стариковского кряхтения; запахах пота и спермы, дешевого белого вина и кислого одеколона. Босая, худая, немытая, вечно замерзшая, она росла на улицах города, и непостижимый механизм, который терзал души всех женщин из рода Элоизы Фушар, пронес ее глубинные знания о каждом переулке, каждой сточной канаве и каждой вонючей лестнице через все поколения, чтобы они могли попасть в воспоминания и сны Кати Гашек.

– Ни перед кем не раздвигай ног, – наставляла ее фрау Мюллер. Фрау Мюллер была bordellbesitzer, тучной владелицей борделя с неизменной шваброй в руках, тугим кошельком и скверным характером, которая словно приросла к крыльцу дома на Штауфенштрассе. – Если кто начнет тобой интересоваться, я уж его так отхожу этой шваброй. Нет, мы найдем тебе богатых банкиров из Вены и Цюриха. Они щедро заплатят за твою невинность, моя дорогая. Уже скоро. – Она хватала Маргериту за запястье и повторяла ей на ухо, шепотом, словно угрозу: – Уже скоро.

Невинность. В борделе ее продавали до дюжины раз с одной девушки, если та правдоподобно играла.

– В первый раз по-настоящему. Во второй – подольем тебе менструальную кровь другой девочки, – объясняла ей фрау Мюллер. – Ложкой, самую капельку. Как рыбный соус к сардельке. Ни один мужчина не поймет, что она не твоя.

Маргерита Мюзе. Пока еще слишком мала для проституции, но часики тикали. «Уже скоро». Она чувствовала, что момент близок.

– Скажешь, когда у тебя начнутся месячные, – шептала ей на ухо хозяйка борделя. – Твой первый банкир уже ждет.

В борделе, где Маргерита подавала напитки и убирала со столов, она носила сапоги, но по улицам ходила только босиком.

– Если я дам тебе сапоги, – говорила фрау Мюллер, – ты уйдешь в них и никогда не вернешься.

Она была права. Как-то раз холодным осенним днем Маргерита сидела на стене у реки Зальцах, болтая в воздухе босыми ногами и праздно наблюдая за проплывающими мимо лодками, когда к ней подсел молодой человек в черном пальто с высоким воротником, поднятым против ветра.

– Пойдешь со мной? – спросил он.

Маргерита узнала его. Она видела его в борделе. Всего лишь раз. Она принесла ему эль, а он взял ее за руку и вложил монету в ее ладонь. Он был из тех юношей, которые входили в двери борделя застенчиво и осторожно, краснея от неловкости, стесняясь того, что все на них смотрят, не зная, как себя вести и на что тратить деньги; которые могли часами пить пиво, набираясь храбрости для того, зачем сюда пришли, после чего сбегали без оглядки, проведя всего несколько минут с одной из девочек фрау Мюллер.

– У меня нет обуви, – сказала она.

Он кивнул и приподнял шляпу.

– Но если бы у тебя была обувь, – настаивал он, – пошла бы ты со мной?

– А где вы живете, сэр?

– В Вене.

– Туда идти десять дней. Вы хотите, чтобы я шла десять дней?

– Я бы, пожалуй, сказал, что идти отсюда до Вены на твоих ногах придется дней пятнадцать. С перерывами на воскресенья, – ответил молодой человек. – Дорога длинная, и холмов на пути много. Но я не предлагаю тебе идти туда пешком. У меня есть лошадь, на ней мы доскачем до Линца, а там можно сесть на паром. По Дунаю ходит много паромов. Остается только дойти пешком до моей лошади, которая стоит сейчас в конюшне на Штрубергассе.

– В таком случае, жаль, что у меня нет обуви, – сказала она.

– Зато у меня есть, – молодой человек эффектно наклонился и стал расшнуровывать свои туфли.

– Вы банкир, сэр? – спросила она. – Вы хотите купить мою невинность?

Юноша был ошарашен ее вопросом.

– Я трактирщик, – ответил он. – Я не собираюсь ни покупать твою невинность, ни красть ее, уверяю тебя. К тому же, ты еще слишком юна. Я просто подумал, что могу забрать тебя отсюда. Вот и все. Тебе тут не место. Ты можешь работать в моем трактире.

В тот день на реке Зальцах солнце светило ярко.