Множество жизней Элоизы Старчайлд

– Я приехала сюда искать врагов Республики, – сказала Марианна. Она выпрямилась и приняла вызывающий вид. – Я доложу о вашем нежелании сотрудничать прямо в Париж.

– Неужели? Действительно доложите? – Эгльфин даже не пытался скрыть сарказм в голосе. – Сомневаюсь в этом, мадам. Вы можете продолжать свою работу на комитет безопасности, но я буду лично читать каждое сообщение, которое вы вздумаете отправить в Париж. Насколько я вижу, вы пока не успели обзавестись здесь друзьями, так что у вас не будет возможности отправить письмо без моего одобрения. Так что пишите что угодно в своих коммюнике, но не сомневайтесь: я швырну в огонь любое письмо, которое бросает тень на меня, кого-либо из офицеров или солдат под моим командованием. Так что вам практически не остается пространства для маневра, мадемуазель Мюзе. Возможно, вам удастся найти шпионов среди местных фермеров. Кто знает? Пока я не получу из Парижа подтверждение о вашем назначении, мы с вами не будем больше встречаться, и вы не будете получать преференций от моих офицеров. Вы немедленно освободите свою комнату. В подвале есть спальня для прислуги, которой вы можете воспользоваться. Отныне на вас будет распространяться комендантский час. Вам запрещается покидать свою комнату после восьми вечера и до восьми утра. Для вашей же безопасности, – он усмехнулся, – мы приставим к вашей двери охрану. Ну, и чтобы убедиться, что наши условия исправно выполняются. Уведите ее отсюда. – Он взмахнул рукой, и охранник схватил Марианну за запястье.

– И дайте ей умыться, – приказал Эгльфин. – От нее воняет конюшней.

Ей снилось детство Элоизы. На реке Деом, на противоположном от дома семьи Фушар берегу, стояла кожевенная фабрика, и в знойную, безветренную погоду, которая летом случалась почти ежедневно, запахи гниющей плоти и сохнущих шкур животных распространялись за пределы фабричных стен, и мадам Фушар, мать Элоизы, приказывала прислуге закрывать ставни на окнах и запирать все двери.

– Терпеть не могу этой вони, – говорила она.

Но в Анноне было нигде не скрыться от сыромятен. Наряду с изготовлением бумаги, кожевенное дело успело стать одним из основных промыслов города. На здешних реках стоял с десяток дубильных предприятий. И у каждого – свой уникальный запах. Во сне Элоиза гуляла по вечернему берегу реки со своим отцом-астрономом, и тот показывал ей звезды и говорил их названия, а она, в свою очередь, показывала ему кожевенные заводы, которые различала по запахам.

– Углы Ориона – это Бетельгейзе, Беллатрикс, Ригель и Саиф, – сказал он.

– А сыромятни на реке Канса – это «Сегома» и «Иволга», – сказала она.

Во сне они поднялись на мост, ведущий через реку, и ее отец наклонился, чтобы поднять с земли камень. Она улыбнулась, потому что знала, что он собирался сделать. На середине моста они остановились.

– Загадай желание, – сказал он. – Загадай желание в миг, когда камень коснется воды, и оно сбудется.

– Тсс!

Что такое?

У Марианны был чуткий сон.

– Я слышу голоса в коридоре, – прошептала Элис. – Может, меняют караул у двери?

Может.

Комната была крохотной, а кровать узкой.

– Здесь нет тахты, – сказала Элис, когда впервые увидела комнату. – Я лягу на полу.

– Даже не думай.

– Мне вернуться к мадам Шевроле? Больше ничьи слуги не спят в хозяйских покоях.

– В детстве, – сказала Марианна, – когда я жила в Монастыре дождей, мы с сестрами иногда ложились спать валетом.

Она спала в нижней юбке с корсетом – «corset et jupon», – развязав на нем все шнурки. Ноги Элис едва доставали ей до груди.

– Тсс, – предупредила она. – Ложись.

Голоса. Приглушенные голоса. А потом… тишина.

Под самым потолком подвального помещения в узкой стене было проделано маленькое окно. На удачу, в чистом небе висела яркая луна, заливая крошечную комнату холодным, тусклым светом.

Снова голоса снаружи. Где-то поодаль. Солдатские разговоры. Скрип бревен у них над головами.

– Тсс.

И снова тишина. Сон Марианны еще не развеялся до конца. Такие сны подолгу оставались с ней. Снаружи в ее сознании простирались улицы Анноне, текла река Деом, овчина сохла на сыромятнях и отец шел, опираясь на трость. Его беспокоила подагра, и к тому же, трость оказалась очень удобным инструментом, чтобы указывать ею на звезды. Марианна пребывала в том мире, где соседствуют сон и реальность. Ей было девять лет, и ее звали Элоиза. Ей было девятнадцать, и ее звали Марианна.

– Не бойся. Дверь заперта, – прошептала она Элис. Девушка юркнула под одеяло.

– Тсс.

Затем – отчетливый звук поворота ключа. Элис бесшумно соскользнула с кровати на пол.

Марианна резко выпрямилась.

– Кто здесь?

– А ты как думаешь?

Мужчина пересек комнату быстрее, чем она смогла дотянуться до ножа, и его ладонь сразу зажала ей рот, так что она едва успела вдохнуть его запах.

Эгльфин. В свете луны она так ясно его видела. Он обхватил ее шею своей рукой и заставил запрокинуть голову. Она сопротивлялась ему изо всех сил, но не могла совладать с его натиском. Он что-то впихнул ей в рот… кляп… и туго обвязал ее голову тряпкой.

Марианна задыхалась. Кляп слишком глубоко засел у нее в горле. Она не могла вдохнуть.