Множество жизней Элоизы Старчайлд

– Никто никогда не прочтет этих записей. Кому они нужны? Есть мемуары и получше моих.

– Лично я никогда не читала ничего подобного. Когда-нибудь все это опубликуют, и ты станешь знаменитой. Так что мы не должны останавливаться, пока не запишем все до конца. – Она касается волос Галлеи, как это сделала бы сиделка, отводя прядь с ее лба. – Какое твое самое счастливое воспоминание? Какой был твой самый счастливый день?

– Могу рассказать тебе о самом несчастливом, – говорит Галлея. – Это была не гильотина – она принесла мне избавление; и не Лидице – о самом страшном я узнала лишь позже. Каждый день, проведенный Элоизой в той камере. Каждый из них был чудовищным. – Она закрывает глаза. Воспоминания уносят ее куда-то. – Но, возможно, все-таки не самым худшим.

– Не думай о плохом, бабушка, – говорит Фань Ли.

– Буран в горах, – произносит Галлея. – Мы так замерзли. Так замерзли. Мы прятались в пастушьей хижине – я, будучи Марианной, Лоик, мой защитник, мой драгоценный, милый Лоик, и Элис, маленькая Элис, моя подруга и моя спасительница. Солдаты Наполеона следовали за нами по пятам.

– Ты рассказывала, – говорит Фань Ли, но Галлея, похоже, ее не слышит.

– Мы прятались в пастушьей хижине. Ветер дул, такой ледяной, что, казалось, продувал нас насквозь. Мы продрогли до самых костей. Мои пальцы превратились в сосульки. Больно было даже дышать. Снегопад превратился в метель. У подножья горы Элис увидела людей с зажженными факелами. Она слышала их голоса. «Мы должны двигаться дальше, – сказал Лоик. – Здесь мы не в безопасности». И мы двинулись дальше. Но выше в горах ветер был еще сильнее. «Нужно искать пещеру», – предложила я. Но вокруг не было никаких пещер. У Лоика гноилась рана на ноге. Он едва шел. Однако он нес Элис на своих плечах, так, как Бруклин носит кукурузу. Мы остановились в долине. Мы не могли идти дальше.

– Бабичка, – предостерегает девушка.

– Мы укрылись под одной шинелью – шинелью Лоика. Мы тесно прижались друг к дружке. Но было темно. И в наших телах не осталось тепла, которым мы могли бы поделиться друг с другом.

Галлея плачет. Фань Ли видит дорожки слез на ее щеках.

– Утром нас нашел пастух, – говорит Галлея.

– Я знаю.

– В живых осталась одна Марианна.

Фань Ли берет ее за руку.

– А самый счастливый день? – повторяет она свой вопрос.

– На это легко ответить. Сегодня самый счастливый день. Это почти всегда так. Знаешь, что самое интересное во всех моих воспоминаниях? – Она не ждет ответа. – Ни один из моих призраков не доживал до старости. Ни одной из них не было больше сорока, когда они передавали свои воспоминания следующей. И вот она я. Мне восемьдесят пять. Только я состарилась.

Собаки унюхали что-то в деревьях. Бросились за чем-то вдогонку. Может, за белкой.

– Уведи собак, – просит Галлея. – Я хочу немного побыть одна.

– Ты уверена?

– Они мне мешают. Не дают посидеть спокойно.

Она закрывает глаза. Под ее веками проигрываются воспоминания. Сны из других эпох. Детские голоса. Истошные крики. Смех. Огни. Движение. Пышный прием в Нью-Йорке. Роскошные люстры. Гигантская статуя Отто с факелом в руке. Она, связанная, на двуколке. Улюлюканье толпы. Запах смерти. Ночь в буране. Пустой тайник на дне колодца. «Бегите, идиотки». Старый солдат в Лидице. Дедушка. Она бежит, а ее сердце готово разорваться на куски.

Она слышит, как Фань Ли с собаками спускаются с холма. Фань Ли не привыкать. Она знает, что в хорошую погоду бабушка Галлея любит оставаться наедине со своими воспоминаниями.

Галлея смотрит на равнину и видит бумажную фабрику, где когда-то давно работал Милан Гашек, пока они с Катей не переехали в Загорска Вес. Кажется, это было так недавно – и вместе с тем так давно. Фабрика закрыта уже много лет, но здание еще стоит. Сейчас там живут семьи. Фабричные помещения переделали под жилые квартиры.

Правильно ли она поступила, вернувшись в Татры? Уже несколько десятилетий она не задавалась этим вопросом. Но сегодня мысль свербит у нее в голове, назойливая, как жужжание комара в темной комнате. Понимала ли она, что в больнице ей солгали? «Всего несколько яйцеклеток, не более». Так ей сказал доктор Масуд. Она узнала правду четыре года спустя, уже после того как Карло переехал к ней и врачи из клиники репродукции в Кошице провели свои анализы. Подозревала ли она об этом, когда лежала на столе английской больницы? Сознательно ли обменяла свою репродуктивную функцию на визу?

И главное, имело ли это значение? Фань Ли была права (она почти всегда права). У нее, у Галлеи, была семья, которую она любила и которая любила ее. Она не повернула бы время вспять, даже если бы могла. Ну и какая тогда разница? Что изменит смерть одной старухи? Пересохнет ли река Татшаньска? Прекратятся ли войны в Азии? Замерзнут ли растаявшие ледники? Понизится ли уровень воды в океане? Прольются ли дожди в пыльных котлах?