Моби Дик

What could be more full of meaning?-for the pulpit is ever this earth's foremost part; all the rest comes in its rear; the pulpit leads the world.	Что может быть многозначительнее этого? Ведь кафедра проповедника искони была у земли впереди, а все остальное следует за нею: кафедра ведет за собой мир.
From thence it is the storm of God's quick wrath is first descried, and the bow must bear the earliest brunt.	Отсюда различают люди первые признаки божьего скорого гнева, и на нос корабля приходится первый натиск бури.
From thence it is the God of breezes fair or foul is first invoked for favourable winds.	Отсюда возносятся к богу бризов и бурь первые моления о попутном ветре.
Yes, the world's a ship on its passage out, and not a voyage complete; and the pulpit is its prow.	Воистину, мир - это корабль, взявший курс в неведомые воды открытого океана, а кафедра проповедника - нос корабля.
CHAPTER 9. The Sermon.	Глава IX. ПРОПОВЕДЬ
Father Mapple rose, and in a mild voice of unassuming authority ordered the scattered people to condense.	Отец Мэппл поднялся и скромным, мягким голосом отдал повеление своей разбредшейся по часовне пастве собраться и сесть потеснее:
"Starboard gangway, there! side away to larboard-larboard gangway to starboard! Midships! midships!"	"Эй, от левого борта! Податься вправо! От правого борта - влево! В середину, в середину!"
There was a low rumbling of heavy sea-boots among the benches, and a still slighter shuffling of women's shoes, and all was quiet again, and every eye on the preacher.	Глухо загрохотали в проходах между скамьями тяжелые матросские сапоги, зашаркали едва слышно башмаки женщин, и вновь воцарилась тишина, и все глаза устремились на проповедника.
He paused a little; then kneeling in the pulpit's bows, folded his large brown hands across his chest, uplifted his closed eyes, and offered a prayer so deeply devout that he seemed kneeling and praying at the bottom of the sea.	Мгновение он стоял неподвижно, затем опустился на колени, в носовой части своей кафедры, сложил на груди большие смуглые ладони и, устремив вверх взор своих закрытых глаз, начал молиться с таким глубоким благоговением, точно возносил молитву со дна морского.
This ended, in prolonged solemn tones, like the continual tolling of a bell in a ship that is foundering at sea in a fog-in such tones he commenced reading the following hymn; but changing his manner towards the concluding stanzas, burst forth with a pealing exultation and joy-	По окончании молитвы, голосом протяжным и торжественным, словно погребальный звон колокола с палубы тонущего в тумане корабля, -вот таким голосом начал он читать гимн, постепенно меняя интонации к заключительным строфам, и окончил чтение звучным благовестом восторга и ликования:
"The ribs and terrors in the whale, Arched over me a dismal gloom, While all God's sun-lit waves rolled by, And lift me deepening down to doom.	Китовых ребер арка надо мной. И тяжкий черный страх согнул мне плечи. Снаружи солнце колыхалось на волнах - Я шел на дно, погибели навстречу.
"I saw the opening maw of hell, With endless pains and sorrows there; Which none but they that feel can tell- Oh, I was plunging to despair.	Разверстую я видел ада пасть. Там бедствия теснилися толпою. Неизреченным мукам несть числа - Отчаянье овладевало мною.
"In black distress, I called my God, When I could scarce believe him mine, He bowed his ear to my complaints- No more the whale did me confine.	И в страшный час я к Г осподу воззвал (Достоин ли я был еще молиться?), Но он склонил свой слух к моей мольбе, И сгинул кит, души моей темница.