Словно для того чтобы внушить людям больше страху, Моби Дик решил на этот раз сам первым напасть на них и, развернувшись, шел теперь навстречу трем вельботам. Лодка Ахава была в центре, и он, подбадривая людей, объявил о своем намерении встретить кита лоб в лоб, то есть направить вельбот прямо навстречу киту — прием не такой уж необычный, так как, предпринятый с небольшого расстояния, он исключает ответное нападение со стороны кита, с его боковым зрением. Но пока еще они не подошли к нему на достаточно близкое расстояние, и потому все три вельбота были видны ему так же ясно, как и три мачты «Пекода»; и вот Белый Кит, яростными ударами хвоста придав себе страшную скорость, в одно мгновение очутился возле вельботов, разинув пасть, направо и налево разя хвостом и суля гибель и разрушение; он не замечал гарпунов, что летели в него из лодок, поглощенный, казалось, единым стремлением — разнести вельботы в щепы. Но те, послушные искусным кормчим, беспрестанно кружась, точно вымуштрованные боевые кони на поле битвы, покуда еще ускользали от его атак, хоть и оказывались то и дело на волосок от гибели; и все это время нечеловеческий боевой клич Ахава перекрывал и заглушал вопли всех остальных.
Но в конце концов Белый Кит, бросаясь то туда, то сюда, незаметно так запутал провисшие лини от заброшенных в него трех гарпунов, что они натянулись и сами по себе стали подтаскивать к нему вельботы; а он между тем отплыл немного в сторону, словно бы для того, чтобы приготовиться к еще более сокрушительному нападению. Воспользовавшись этим, Ахав сначала вытравил побольше линя, а потом стал быстро выбирать и дергать его, надеясь таким путем его распутать и высвободить, как вдруг! ему открылось зрелище, более ужасное, чем оскаленные акульи зубы!
Запутанные и перекрученные в лабиринте снастей, болтающиеся в воздухе гарпуны и остроги, сверкая лезвиями и зазубринами, неотступно приближались к носу его лодки, разбрасывая вокруг блики и брызги. Спасение было только в одном. Схватив большой нож, Ахав в отчаянном напряжении вытянул руки, перебирая натянутый канат, перехватил его по ту сторону от смертоносного пучка стальных лучей, подтянул к себе лодку, передал переднему гребцу и, двумя ударами ножа перерубив канат в двух местах у самого носового желоба, уронил в море связку стальных лезвий и снова привел лодку в равновесие. В то же мгновение Белый Кит вдруг опять бросился в самую путаницу неперерубленных линей, неотступно подтягивая вельботы Стабба и Фласка все ближе к своему хвосту; ударил ими друг о друга, словно двумя скорлупками на гребне прибоя, а сам нырнул и скрылся в кипящей воронке, в которой долго еще кружились пахучие обломки кедровых досок, точно крупинки тертого муската в чаше пенного пунша.
В то время как экипажи обеих погибших лодок кружились в воде, хватаясь за весла, кадки и прочие плавучие предметы, которые вместе с ними описывали в волнах круг за кругом; в то время как коротышка Фласк боком подскакивал из воды, точно порожняя бутылка, повыше подгибая ноги, чтобы избежать ужасных акульих зубов; а Стабб изо всей мочи вопил, призывая на помощь; между тем как старый капитан, разрубив свой линь, получил возможность подойти к пенной воронке, чтобы вылавливать тонувших, — в этот миг слияния тысячи смертельных опасностей уцелевший до сих пор вельбот Ахава вдруг взлетел к небесам, будто вздернутый на невидимых нитях, — это Белый Кит стрелою поднялся со дна морского и, ударив своим широким лбом снизу в днище лодки, подбросил ее высоко в воздух, так что, несколько раз перевернувшись на лету, она снова упала на воду вверх днищем, и Ахаву вместе со всей командой пришлось выбираться из-под нее, как выбирается стая тюленей из берегового грота.
А кит, с налету ударившись о вельбот, отскочил на некоторое расстояние от следов причиненного им разрушения и, обратившись к людям спиной, неподвижно лежал теперь на поверхности моря, медленно поводя хвостом из стороны в сторону; и всякий раз как ему попадалось при этом одинокое весло, или обломок доски, или самая незначительная щепка, он тут же подворачивал хвост и с сокрушительной силой ударял им вбок по воде. Но вскоре, будто удостоверившись в том, что дело сделано на славу, он рассек океанскую гладь своим морщинистым челом и, волоча за собою клубок спутанных линей, снова пустился в путь по ветру размеренным ходом бывалого путешественника.