Моби Дик, или Белый Кит

— Старбек, в последние дни я чувствую к тебе какое-то странное влечение; с самого того часа, когда — ты помнишь — мы увидели нечто в глазах друг друга. Но в этом деле с китом пусть будет лицо твое передо мною, как моя ладонь, — одна ровная безустая поверхность. Ахав всегда остается Ахавом, друг. Все, что свершается здесь, непреложно предрешено. И ты, и я, мы уже сыграли когда-то свои роли в этом спектакле, который был поставлен здесь за многие миллионы лет до того, как начал катить свои волны этот океан. Глупец! Я только подчиненный у судеб, я действую согласно приказу. Гляди и ты, мой старший помощник, не вздумай нарушить полученный приказ. Встаньте вокруг меня, люди. Вот перед вами старик, обрубок человека, опирающийся на разбитую острогу и стоящий на единственной ноге. Это Ахав — его телесная часть; но душа Ахава — сороконожка, она движется вперед на своих бессчетных ногах. Я чувствую, что натянут до предела, что во мне одна за другой лопаются жилы, точно волокна каната, на котором в шторм буксируют фрегат с поломанными мачтами; быть может, таким я кажусь и вам. Но прежде чем все во мне лопнет, вы еще услышите треск; а пока вы его не услышали, знайте, что тросы Ахава еще буксируют его к его цели. Верите ли вы, люди, в то, что называете предзнаменованием? Тогда смейтесь погромче и кричите «бис»! Ибо тонущие предметы дважды всплывают на поверхность, а потом подымаются в последний раз, чтобы навсегда уйти в глубину. Так и с Моби Диком — два дня он всплывал — завтра будет третий. Говорю вам, люди, он подымется еще раз, но только затем, чтобы испустить свой последний фонтан. Ну, как? храбрые вы люди или нет?

— Как сам бесстрашный огонь! — отозвался Стабб.

— И так же, как он, бездушны, — пробормотал Ахав. Затем, когда люди разбрелись по палубе, он продолжал: — Предзнаменования! А только вчера я говорил это Старбеку над моим разбитым вельботом. О, как доблестно изгоняю я из чужих сердец то, что впивается в мое собственное сердце! Парс, парс! Нет его! Нет его? А ведь он должен был уйти вперед меня; но я должен еще раз увидеть его, прежде чем сам смогу погибнуть. Что бы это значило? Эта загадка загнала бы в тупик всех адвокатов на свете вместе с целой корпорацией призраков-судей; она долбит мой мозг, точно ястребиный клюв. Но я, я все же разрешу ее!

Спустились сумерки, но кита все еще можно было видеть прямо по ветру.

И снова были взяты рифы у парусов, и все было точно так же, как и накануне ночью; только слышался чуть не до зари стук молотков и звон точильных камней — это при свете фонарей люди трудились над полной и тщательной оснасткой запасных вельботов и затачивали новые гарпуны и остроги, готовясь к завтрашнему дню. Плотник покуда мастерил Ахаву из перебитого киля его вельбота новую ногу; а между тем сам капитан, как и накануне, всю ночь недвижно простоял у себя на пороге; и его скрытый под опущенной шляпой взор, точно гелиотроп, был повернут в нетерпении на восток, навстречу первым лучам солнца.

Глава CXXXV Погоня, день третий

Взошла свежая и ясная заря третьего дня; и снова одинокого ночного стража на фок-мачте сменили добровольные дневные дозорные, густо усеявшие каждую мачту, каждую рею.

— Видите его? — окликнул их Ахав; но кита еще не было видно.