— Лицом к лицу встречаю я тебя сегодня, на третий день, о Моби Дик! Эй, на палубе! Круче обрасопить реи; идти прямо в лоб ветру! Он еще слишком далеко, мистер Старбек, вельботы спускать рано. Паруса заполоскали! Нужно молоток держать над головой у рулевого! Вот так. Он движется быстро; надо мне спускаться. Обведу только еще раз отсюда сверху взглядом морские дали; на это еще достанет времени. Древний, древний вид, и в то же время такой молодой; да, он ничуть не изменился с тех пор, как я впервые взглянул на него мальчуганом с песчаных дюн Нантакета! Все тот же! все тот же! и для Ноя, и для меня. А там вдали с подветренной стороны идет небольшой дождь. Как там, должно быть, сейчас хорошо! В той стороне, верно, лежит путь, ведущий куда-то, к каким-то небывалым берегам, покрытым рощами, еще роскошнее пальмовых. Подветренная сторона! Туда держит путь Белый Кит; и значит, глядеть мне нужно против ветра — хоть горше, да вернее. Однако прощай, прощай, старая мачта! Но что это? зелень? да, мох пророс здесь в извилистых трещинах. Но на голове Ахава не видно зеленых следов непогоды! Есть все же разница между старостью человека и старостью материи. Однако что правда, то правда, старая мачта, мы оба состарились с тобою; но корпус у нас еще прочен, не правда ли, о мой корабль? Только ноги не хватает, и все. Клянусь, это мертвое дерево во всем превосходит мою собственную живую плоть. Я не могу идти с ним ни в какое сравнение; и я знал суда, сколоченные из мертвой древесины, что пережили немало людей, сбитых из живучей плоти их жизнелюбивых отцов. Как это он говорил? он все же пойдет впереди меня, мой лоцман: и тем не менее я еще увижу его? Но где? Сохраню ли я мои глаза на дне морском, если мне придется спуститься вниз по этой бесконечной лестнице? Но ведь я всю ночь уходил от тех мест, где он пошел на дно. Так-то; как и многие другие, ты говорил ужасную истину там, где дело касалось тебя самого, о парс; но что до Ахава, то здесь ты промахнулся. Прощай, мачта, хорошенько следи за китом, покуда меня нет. Мы еще потолкуем с тобой завтра, нет, сегодня вечером, когда Белый Кит будет лежать там, у борта, пришвартованный с головы и с хвоста.
Он дал знак и, все еще озираясь, соскользнул из голубой расселины неба на палубу.
Вскоре стали спускать вельботы; но уже стоя в своей ладье, Ахав задумался на мгновение и, знаком подозвав к себе старшего помощника, который тянул на палубе лопарь талей, приказал ему задержать спуск.
— Старбек!
— Сэр?
— В третий раз уходит корабль души моей в это плавание, Старбек.
— Да, сэр, такова была ваша воля.
— Иные суда выходят из гавани, и с тех пор никто уже о них ничего не знает, Старбек!
— Истина, сэр, скорбная истина.
— Иные люди умирают во время прилива; другие — когда вода отступает; третьи — в разгар наводнения. А мне кажется сейчас, что я высокий морской вал, весь вспенившийся и завернувшийся белым гребнем, Старбек. Я стар; пожмем друг другу руки, друг.
Их руки встретились; их взоры слились; слезы Старбека словно склеили их.
— О капитан, мой капитан! благородное сердце! вернитесь! Видите? это плачет храбрый человек; сколь же велика должна быть боль увещевания!
— Спустить вельбот! — вскричал Ахав, отбросив прочь руку помощника. — Команда, готовься!
Через мгновение лодка уже выгребала из-под самой кормы корабля.
— Акулы! Акулы! — раздался вдруг вопль из низкого кормового иллюминатора. — О мой господин, вернись!
Но Ахав ничего не слышал, потому что в эту минуту он сам поднял свой громкий голос; и лодка рванулась вперед.
А ведь голос из иллюминатора возгласил правду; ибо едва только Ахав отвалил от борта, как множество акул, словно вынырнувших из-под корабельного киля, стали злобно хватать зубами весла всякий раз, как их опускали в воду, и так с оскаленными пастями потянулись вслед за лодкой. Подобные вещи нередко случаются с вельботами в этих изобилующих живностью водах, где акулы подчас следуют за ними с тем же упорством предвидения, с каким стервятники парят над знаменами армий, выступающих в поход на восток. Но это были первые акулы, встретившиеся «Пекоду» с тех пор, как был замечен Белый Кит; и то ли потому, что гребцы Ахава были все азиатами, чья плоть особенно приятно щекотала нюх акулам — что, как известно, нередко бывает, — то ли по другой какой-то причине, но они следовали только за его лодкой, даже и не приближаясь к остальным.