Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

В то время как слова и переживания частного плотника и убежденного нациста из Гёрмара, маленького городка в поголовно протестантской Тюрингии, разительным образом отличались от размышлений гуманиста и католика, учителя Роберта Р., оба тем не менее пребывали в уверенности, будто участвуют в оборонительной – «превентивной войне». И оба надеялись, что стоит лишь немного поднажать – еще один последний рывок, – и кампания будет завершена[384].

Не прошло и считаных дней со вступления немцев в Киев, как начались возгорания. Мины с часовыми взрывателями длительного действия, заложенные подрывниками Красной армии и НКВД, посеяли панику и вызвали пожары, охватившие целые кварталы. Лейтенант Райнерт из 296-й пехотной дивизии негодовал по поводу большевистских «зверей» и отмечал, что простые киевляне, «с глазами, наполненными страхом перед своими же соотечественниками», бегут за защитой к немецким солдатам. Райнерт не сомневался, кто тут виноват. «Полиция сгоняет… евреев, – отмечал он. – Мятежные типы проходят мимо машины… евреи, которые до сих пор прятались в своих убежищах, в подвалах, теперь вытолканы на свет божий в ходе облав». Как считал офицер, главные виновники давно уже унесли ноги: «Это не те евреи, что дергают за веревочки, отдают приказы – они-то смылись вовремя, это их добровольные инструменты, вредители города». В действительности в вермахте знали о советских взрывателях с часовыми механизмами, рассчитанными на срок до тридцати пяти суток, и инструктировали войска накануне вступления в Киев относительно необходимости проявлять осторожность из-за возможных ловушек по всему городу. Однако в командовании считали большевистскую диктатуру еврейской и не возражали против массового сбора в загоны мужчин еврейской национальности. Расстрелы евреев в Киеве начались 27 сентября[385].

К тому времени лейтенант Райнерт с большинством личного состава 296-й пехотной дивизии уже покинул украинскую столицу, но ее новости циркулировали и распространялись. «Пожары полыхают уже восемь дней, все дело рук евреев, – писал один солдат 28 сентября. – За это евреев в возрасте от 14 до 60 лет расстреляли, а жен евреев еще расстреливают, иначе с этим не покончить». Киевских евреев отвезли в Бабий Яр, овраг в 4 километрах от города, где эсэсовская зондеркоманда 4a и два полицейских батальона на протяжении следующих двух суток расстреляли 33 771 человека. Произведенная с одобрения командующего 6-й армиией Вальтера фон Рейхенау, резня в Бабьем Яру стала крупнейшей единовременной такой акцией против евреев на Восточном фронте. Йоханнес Хёле, военный фотокорреспондент 6-й армии, успел туда вовремя, чтобы запечатлеть эсэсовцев, рывшихся в кучах сваленной в овраге одежды. Он отправил жене рулон цветной фотопленки «Агфа»[386].

Уже через месяц после вышеупомянутых казней овраг использовался для массовых убийств нееврейского населения города. Сотню человек расстреляли 22 октября, триста человек – 2 ноября и четыреста – 29 ноября. Карательные акции совершались не из-за нападений на немцев, а за «саботаж»: взрывы, пожары на городском рынке и перерезанные немецкие линии телефонной связи. Украинские инженеры и заводские рабочие испытали удивление из-за отсутствия у немцев интереса к получению производственной продукции. Шахтеры и рабочие металлургических предприятий решили проявить самостоятельную инициативу, достали станки и машины, спрятанные в колодцах и прудах в ходе советской эвакуации. Но, если не считать горстки стратегических предприятий, как шахта по добыче магниевой руды в Никополе, немцы почти не занимались вопросами индустрии. В их планы ничего подобного не входило[387].

Через десять дней после захвата Киева, 30 сентября 1941 г., экономическая инспекция «Юг» издала запрет на подвоз продовольствия в украинскую столицу. Эксперты подсчитали, что запасы продуктов в городе истощатся именно к этой дате. Составлявшее в предвоенный период 850 000 человек население уже сократилось вдвое из-за воинского призыва в Красную армию, эвакуации советскими властями гражданских лиц и учиненной немцами резни евреев. Украинские и немецкие полицейские устроили блокпосты на дорогах и у мостов, останавливали машины, телеги и пешеходов, отбирали еду и воспрещали крестьянам доступ в город. Тем из киевлян, кто сумел пробиться в голову очереди у той или иной пекарни, везло – они получали просяной хлеб. Окрещенный одними «кирпичом» за сходство с глиной, а другими – «наждачкой» за желтоватый цвет, такой хлеб разваливался и крошился, он плохо переваривался из-за добавленного в тесто ячменя, муки каштанов и волчьих бобов. И качество продолжало снижаться. В ноябре город словно бы вымирал на протяжении дня, только отдельные немцы и полицейские появлялись на улицах да неподвижно сидели нищие с ампутированными или распухшими конечностями. Украинская учительница нацарапала в дневнике в День рождественских подарков 1941 г.: