Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

День памяти павших героев торжественно отмечали во Дворе почета Берлинского Арсенала. Отдавая дань погибшим в боях немцам, Гитлер упомянул о «самой суровой за 140 лет зиме», которая «стала единственной надеждой властей предержащих в Кремле на то, что германский вермахт постигнет та же судьба, что и Наполеона в 1812 г.». Для тех, кому упоминание о «павших» показалось сделанным будто бы вскользь – а СД отметила множество подобного рода сетований со стороны скорбящих родственников, – это стало внушительной кодой. После церемониальной речи радио транслировало беседы фюрера с ранеными ветеранами. Люди очутились под сильным впечатлением от его «теплого, доверительного тона», его знания всех мест боев на Восточном фронте и его «внутренней связи с каждым отдельным солдатом». Жест и в самом деле нужно назвать поразительным, особенно со стороны диктатора, который избегал контактов с солдатами, а позднее и с гражданскими лицами, отмеченными шрамами войны – его войны. На всю зиму Гитлер спрятался от всех одинаково далеко – от Берлина и от фронта, – запершись в комнате без окон в оперативном штабе, в лесу поблизости от Растенбурга в Восточной Пруссии, где пил травяной чай для борьбы со стрессом и бессонницей. И вот теперь на радио в беседах с ранеными Гитлер вдруг показал себя «воином и боевым товарищем»[482].

В речах он оставался «политиком и солдатом», и наибольший энтузиазм слушателей вызвало предложение, сплотившее немцев в надеждах на предстоящую победу. Кризисный настрой в атмосфере страха перед полной катастрофой и охватившее массы недоверие к СМИ Германии, столь сильные в январе, резко пошли на убыль, но некоторые не забыли пустых обещаний победы предыдущей осенью и вслух задавались вопросом о смысле высказывания относительно «неподдающейся подсчету численности сил Советов». Слушателей зацепила и еще одна туманная фраза Гитлера – его заявление, что «большевистский колосс обретет окончательные границы далеко от Европы». Люди спрашивали друг друга: не имел ли он в виду, что Советы не удастся победить окончательно, а только отбросить – оттеснить подальше и потом сдерживать их на каком-то рубеже вроде «Восточного вала»?

Заключительное утверждение Гитлера о том, что годы битв будут короче времени долгого мира, который станет результатом борьбы, одновременно будоражило немцев и вселяло уверенность. Признание того, что, как зафиксировала СД, «даже фюрер не способен предсказать конец войны и что тот наступит в не поддающемся прогнозам будущем», произвело огромное впечатление, поскольку похоронило все надежды на скорое завершение противостояния. Миллионы немецких военнослужащих и гражданских лиц уже пересматривали свои ожидания в соответствии с этими перспективами. Солдаты обещали женам и невестам компенсировать потерянное время. «Мы возьмем свое в следующем году, не так ли?» – писал один. Эрна Паулюс напоминала сыну о том, как тот под грохот канонады триумфальной кампании во Франции в 1940 г. боялся опоздать на войну: «Ты точно не “родился слишком поздно”; ты пришел в мир в правильное время и встал там, где тяжелее всего. С любовью и приветами, с наилучшими пожеланиями, твоя мама»[483].

Часть IV В тупике

8 Секрет полишинеля

Если бы зимой 1941 г. германские армии утратили порядок, подобно «Великой армии» Наполеона, и Третий рейх очутился принужденным к миру, бо́льшая часть солдат и гражданских лиц, погибших во время Второй мировой войны, остались бы живы. Города и инфраструктура Германии, скорее всего, уцелели бы почти в идеальном виде, не познав ужаса тотальных бомбежек; как и в 1918 г., бои велись бы за пределами границ страны. Ходили легенды о нацистских зверствах: об отравлении газом пациентов немецких и польских психиатрических клиник, о массовых расстрелах поляков и евреев, о сожженных русских и украинских селах и городах, о голодной смерти 2,5 миллиона пленных красноармейцев. Уже одно это делало развязанную Гитлером войну беспрецедентной, но мир ожидали куда большие испытания. В начале 1942 г. значительная часть евреев Европы были живы, но к концу года почти все они погибли[484].