Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

В Белграде Лизелотта оказалась в компании давней подруги Марго Моннье. Младшая сестра Ойгена Хадамовски, шефа германского радио, «Хада», как неизменно называла ее Лизелотта, обыгрывая девичью фамилию, так радовалась участию в экспедиции, что часто выступала в роли фотографа-ассистента при Лизелотте, хотя занимала положение главы отдела фотографии Организации немецких женщин и фактически являлась начальником подруги. Обе они умели развлечься – в частности, нашли время съездить в Будапешт и пробежаться там по магазинам. Глава местной комиссии СС по переселению в Белграде оказался давним другом семьи и взялся показать Лизелотте ночную жизнь города. Две элегантные дамочки владели трюками, позволявшими заставить мужчин содействовать им в получении желаемого, будь то пропуска от румын, помощь немецкого железнодорожного кондуктора для нелегального провоза их приобретений в рейх или просьбы к рыцарственным, хоть и довольно скучным офицерам СС составить им компанию в посещении ночью замка в Будапеште. Повеселившись в обществе австрийского капитана и его офицеров на пароходе, девушки сели в поезд и отправились в Вену, где Лизелотта и Хада церемониально утопили «последнюю блоху»[287].

В Вартеланде 28-летнюю Лизелотту глубоко поразили студентки-добровольцы из Германии и девушки, заботившиеся о переселенцах в рамках их обязанностей по работе в Имперской службе труда. Именно они выявляли и отправляли прочь поляков, под шумок возвращавшихся на родные хутора. В акциях переселения 18-летние девушки из службы труда часто использовались в равных количествах с мужчинами из СС. Некоторые из них шли на железнодорожные станции встречать немецких поселенцев, другие помогали эсэсовцам выгонять поляков и следили за тем, чтобы польки все как следует вымыли и вычистили, оставив новые дома для приезжих в наилучшем виде. Говоря о работе для земляков на родине, студентка из добровольцев в таких словах выражала реакцию на действия эсэсовцев, сгонявших польских селян в хлев в ходе одной подобной акции по выдворению:

«Сочувствие? Нет, я тихо поражалась тому, что такие люди вообще существуют – люди, само бытие которых бесконечно чуждо нам и непостижимо для нас, что нет никакого способа постичь их. Впервые в нашей жизни попадаются люди, чья жизнь или смерть есть дело совершенно безразличное»[288].

Единственным способом защитить права собственников для поляков служила регистрация в качестве «немцев» в новом «национальном реестре», составлявшемся на аннексированной территории. Сделавшись немцем, гражданин автоматически повышал статус семьи до более высокого уровня рационирования, получал доступ к лучшему образованию и обретал более радужные перспективы в плане трудоустройства. Имея некую свободу действий в методике воплощения в жизнь программы «онемечивания», начальники в других регионах не всегда придерживались жесткой линии рейхсштатгальтера Вартеланда Артура Грейзера со свойственной ей расовой проверкой населения. Они предпочитали сохранять квалифицированную рабочую силу, критически важную для промышленных районов Верхней Силезии. Тут почти все население оформляли как немцев. В Восточной Померании руководство поступило подобным образом, тем временем в области Данциг – Западная Пруссия, где поляки подвергались наибольшему насилию со стороны ополчения этнических немцев в 1939 г., значительная часть населения регистрировалась либо как немцы, либо как лица, обладающие «необходимыми качествами для того, чтобы стать полноправными членами немецкой народной общности». Все зависело от того, сумеют ли они должным образом показать себя в дальнейшем. Как и в Эльзасе, одним из новых испытаний на прочность для мужчин послужил призыв в вермахт[289].