Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

После августа 1941 г. в Германии уничтожили даже больше пациентов психиатрических лечебниц, чем в ходе акций «T‐4». Умерщвление детей и вовсе не останавливалось, а просто проводилось все более децентрализованно. Через год власти вновь взялись и за взрослых: 87 400 пациентов пали жертвами «эвтаназии» в период с 1942 по 1945 г., даже больше тех 70 000, которых отравили газом на первом этапе, с 1939 по 1941 г. Почти столько же пациентов умерли от голода в приютах, не специализировавшихся на уничтожении, вследствие чего общее количество смертей превысило 216 000. В дальнейшем с целью сокрытия акций предпринимались более тщательные меры. Однако известия дошли до руководства церкви через священников, занятых в католических приютах. К ноябрю 1942 г. католическая церковь располагала неопровержимыми свидетельствами нового витка медицинских убийств. На конференции епископов в Фульде собравшиеся приняли решение не выступать против этого публично, но рекомендовали начальству лечебниц отказываться от участия в акциях. Даже епископ Гален, проинформированный одним священником о возобновлении умерщвления умственно больных, тщательно избегал нарушения хрупкого перемирия выступлениями перед паствой, но ограничился личным письмом для наведения справок, адресованным не кому-нибудь из вождей нации, а лишь главе областной администрации. Ответа он не получил и счел вопрос исчерпанным[319].

В августе 1942 г. в Хадамаре собрали новую команду под руководством жесткого главного управленца Альфонса Клейна и его обходительного главного врача, 66-летнего доктора Адольфа Вальманна. Свыше 90 % пациентов, доставленных в Хадамар в период между августом 1942 г. и мартом 1945 г., лишились жизни, что составляет по меньшей мере 4400 человек. По прибытии в Хадамар взрослых пациентов сразу разделяли на способных и неспособных работать. Последних кормили крапивным супом трижды в неделю до тех пор, пока они не умирали от голода. Каждое утро Вальманн и Клейн встречались для составления списка пациентов на уничтожение. Вечером медперсонал обычно давал обреченным смертельные дозы трионала или барбитала[320] в таблетках. Оставшимся в живых к утру вводили морфин-скополамин[321]. Во избежание беспокойства среди местного населения из-за красноречиво свидетельствовавших о происходящем клубов дыма над трубами крематория тела стали хоронить на новом кладбище позади приюта. Если прощаться с покойным приезжали родственники, устраивались короткая панихида и погребение в гробу, в иных случаях тело просто освобождали от одежды и сбрасывали в общую могилу для захоронения.

В значительной степени информация о первой фазе «эвтаназии» просочилась за пределы круга посвященных через сами медицинские структуры и бюрократию органов социального обеспечения прежде всего из-за выплат за медицинский уход, которые кочевали за пациентами, перенаправляемые из одной психиатрической лечебницы в другую, поскольку такой денежный хвост в итоге упирался в последнюю точку. Во второй фазе – с 1942 г. и далее – в качестве буфера создали новое промежуточное платежное звено, отчего областная администрация более не могла отследить перемещения пациента. Неожиданным побочным эффектом ужесточения секретности с помощью дополнительного бюрократического механизма по сути стал подрыв самого замысла медицинского убийства: сэкономленные на пациентах средства более не направлялись на военные усилия, а вынужденно оставались в распоряжении областной администрации, поскольку иначе существовал риск выдать их происхождение. Излишки скапливались на местах – там, где умерщвляли пациентов. Для Гессен-Нассау машина смерти Хадамара высвободила миллионы марок на финансирование строительных фондов и других гражданских расходов, начиная с военных мемориалов до провинциальной библиотеки Нассау и оркестра региона Рейн-Майн[322].

Несмотря на все предупредительные меры по соблюдению тайны, информация продолжала утекать. В октябре 1942 г., через два месяца после повторного запуска механизма убийства в Хадамаре, обер-президент Рейнской провинции в письменном виде задал Адольфу Вальманну вопрос, отчего так много пациентов умирают вскоре после прибытия в приют. Хотя главный врач не счел нужным пускаться в разъяснения относительно подробностей смерти пациентов, сам факт он вовсе не отрицал:

«В мои взгляды национал-социалиста не вписывается понимание того, что ресурсы медицины могут тратиться на какие-то иные цели, кроме собственно медицинских, то есть на продление жизни индивидов, полностью выпавших из человеческого общества, особенно во время борьбы за само наше существование, когда каждая кровать потребна для самых ценных из наших людей»[323].