Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Медиевализм выступает эффективным инструментом для придания легитимности претензиям на историческое наследство. С его помощью прошлому можно придать вид удобного конструкта, соответствующего современным чаяниям и ожиданиям, целям и задачам. Сформулировав нужное прошлое, дальше можно его транслировать в учебниках, фильмах, коммеморациях, монументальных символах и т. д., тем самым закрепляя в сознании современников нужную картину мира. Ниже мы рассмотрим несколько примеров подобных концепций в славянских странах.

Идея славянского единства и медиевализм [1099]

Идея славянского единства периодически была востребована идеологами разного толка. Ее использовали носители славянского национализма и участники национально-освободительной борьбы в новое время, ее развивали панслависты, к ней апеллировали идеологи Российской империи, считавшие, что славянство должно объединяться под эгидой России. Идея о едином славянском мире активно поддерживалась в СССР, и концептуально была закреплена в введенном после Великой Отечественной войны обязательном для всех советских исторических факультетов курсе «История западных и южных славян»[1100].

Однако сегодня очевидна атомизация славянского мира, фактический отказ от приоритета славянской идентичности. Доминируют европейская идентичность и локальные, национальные приоритеты[1101], а все связанное с памятью об общем прошлом и «славянской взаимностью» (термин Я. Коллара)[1102] дискредитировано и воспринимается как досадный факт истории славянских народов. Они гораздо больше хотят быть европейцами, чем славянами.

В связи с этим возникает вопрос: перед нами «конец славянского мира» или просто этап, стадия деградации, которая обратима[1103]? Ведь славянская идея уже не раз переживала подъемы и спады[1104]. Или славянского единства никогда и не было? Быть может, это не более чем идеологический фетиш, который актуализировался в определенные периоды из-за политической и исторической конъюнктуры, но никогда не отражал реальности[1105] — и вот, наконец, дошел до своего полного отрицания?

Исследования последних лет, дискуссии вокруг книг Ф. Курты[1106] и П. Урбанчика[1107] продемонстрировали всю сложность проблемы ранней славянской идентичности и путей ее возникновения. Мы не будем в нее углубляться, учитывая огромные объемы существующей литературы и многообразие точек зрения на проблему происхождения славян[1108], а остановимся только на одном аспекте: когда и в каком контексте в средневековых славянских (именно славянских) текстах появляется представление о славянском единстве и с чем оно было связано?

Вопрос непраздный, потому что над любым историком, касающимся этой темы, довлеет языковой дискурс — само употребление слова «славяне» предполагает их единство, причем единство, якобы осознаваемое современниками. Но это — современный дискурс, основанный на пафосе будителей славянского самосознания в XVIII–XIX вв., научном знании о существовании индоевропейской языковой семьи и славянской языковой группы, результатах археологических поисков прародины славян. Ничего этого хронисты X–XIV вв. не знали и знать не могли. Тем не менее тема родства славян в их сочинениях присутствует. На чем она была основана?

Бурный рост этногенетических легенд о происхождении народов происходит в раннее Новое время, причем как развивающих средневековые версии (тема Леха, Чеха и Руса), так и предлагающих новые (происхождение славян от сарматов, поляков — от московитов, украинских казаков — от хазар и т. д.). Их анализу посвящена обширная литература[1109]. Важно, что в них, как показал А. С. Мыльников, закрепляется идея общей славянской прародины и общего легендарного предка — прародителя славянских народов (Пан, Негно, Сармат, Мосох и другие мифологические версии)[1110].

Таким образом, идея славянского единства возникает в виде мифа о едином происхождении и последующем разделении на племена и королевства. Правда, наряду с ней развивается множество отдельных этногенетических легенд о происхождении и родстве отдельных славянских народов. Стоит заметить, что обсуждение идеи славянского единства было в основном уделом книжников-интеллектуалов[1111]. В политике и культуре, помимо апелляций к религиозной идентичности, были актуальны династические теории (ср. развитие в XVI в. легенды о Пржемысле в Чехии, о Пясте в Польше, о Палемоне в Литве, об Августе-кесаре и Прусе в российском «Сказании о князьях Владимирских»). К прошлому и существовавшему в нем славянскому единству обращались при намечающемся в раннее Новое время процессе формирования раннемодерных наций (ср. рост интереса в XVI в. к истории Древней Руси в Великом княжестве Литовском и Русском и в Российском царстве).