К XVIII–XIX вв. все славянские народы оказались в составе европейских империй (Австро-Венгерской, Российской, Германской), а также Османской империи. Для славянского национализма, который в то время начинает расти как идеология антиимперского национально-освободительного движения[1112]
, апелляция к прошлому стала краеугольным камнем. Во-первых, славяне позиционировались как один из древнейших народов Европы, который, как первопоселенец, обладал всеми правами, в том числе правом на свою землю и свободу.Во-вторых, идея славянского единства в древности в своем подтексте имела в виду возможность объединения славян в славянскую сверхдержаву в настоящем[1113]
. Такие проекты, как известно, возникали неоднократно, с идеологической опорой на общее происхождение и родство славян[1114].В-третьих, обращением к единству в прошлом можно было попробовать сгладить все более обостряющиеся противоречия между славянами, которые, достигнув освобождения, прежде всего начинали воевать с соседними родственными народами.
В-четвертых, наличие древней истории предполагало существование у славян развитой за много веков культуры. Понимание прошлого славян как общего культурного багажа, сохраняющееся до сих пор[1115]
, позволяло манипулировать и приписывать своему народу достижения всех славянских народов. Те же Кирилл и Мефодий, чья миссия проходила в Моравии по приглашению моравской знати, стали культурными героями всего славянства. В ХХ столетии памятники им стоят от Балкан до Владивостока и являются символом принадлежности к единому славянскому миру.После кратковременного существования в 1918–1939 гг. независимых славянских государств, возникших на обломках империй, следующий этап реанимации идеи о славянском единстве пришелся уже на биполярный мир после Ялтинской конференции. Так исторически сложилось, что в число стран лагеря социализма попало большинство славянских государств (Югославия, Болгария, Польша, Чехословакия, СССР)[1116]
. Их позиционировали как победителей во Второй мировой войне (партизаны Югославии и Болгарии, воинские подразделения чехов и поляков в составе Советской Армии)[1117]. Университетские курсы по истории южных и западных славян должны были обосновать единство исторической судьбы славянских народов, которые закономерно пришли к объединению в рамках социалистической системы, Совета экономической взаимопомощи и Варшавского договора[1118]. Концепции, связанные с единством происхождения славян, с их общей прародиной, были востребованы для обоснования братства народов. Например, из Киевской Руси выводилось единство возникших на ее основе русских, украинцев и белорусов.Несмотря на разоблачения подделки В. Ганкой Краледворской и Зеленогорской рукописей[1119]
, из них в университетские учебники по истории СССР под редакцией академика Б. А. Рыбакова попала легенда о поражении монголотатар под чешским Оломоуцем. Она совершенно не соответствовала исторической действительности, но вписывалась в востребованную идеологически концепцию, трактующую славянские народы (и прежде всего народы Восточной Европы) как щит Западной Европы от нашествия монголотатар. Пожертвовав собой, славяне спасли западноевропейскую цивилизацию, из-за чего их собственное развитие замедлилось. Эта благородная роль как бы оправдывала очевидную разницу в уровне культуры и цивилизации, в темпах роста между славянами и Западной Европой. Перечень подобных примеров можно расширить, но в целом надо сказать, что славянское Средневековье и его мифологические сюжеты очень пригодились советской историографии и идеологии: славянский мир изображался хоть и многообразным, но в принципе единым[1120].После «нежных революций» 1989–1990-х гг., распада СССР и Югославии, дружной переориентации славянских стран на вступление в Евросоюз и НАТО оценки славянского мира и славянского единства резко изменились, а мобилизация Средневековья для актуальных идеологических и исторических нужд стала происходить по новым схемам.
Во-первых, концепт локальности побеждает концепт единства. История славянства приобретает сепаратистский характер. На первый план вновь вышли национальные этногенетические легенды, а все связанное с интеграцией (в рамках «славянской взаимности» или какой-либо империи) отвергается и получает негативные оценки.
Во-вторых, при этом Средневековье оказывается необычайно востребованным, поскольку стереотипы человеческого сознания, особенно в области национальной идеологии, считают необходимым для нации иметь древнюю и славную историю, чем глубже уходящую в прошлое, тем лучше. Сегодня персонажи общей славянской истории национально приватизируются и становятся героями национальной или локальной истории. Персонажи древней истории славянства перестали быть символами единства, они стали маркерами особого, национального пути.