Мобильник

Тело бабушки лежало на большом кане, ранее служившем ей кроватью. Летом прошлого года уже перед возвращением в Пекин Янь Шоуи сидел здесь вместе с бабушкой и говорил о жизни. Тогда она еще ткнула ему в грудь своей палкой, а сам он потом плакал, приникнув к ее ногам. Бабушка выглядела, как будто просто спала, на лице застыла улыбка. Когда приехал Янь Шоуи, Хэй Чжуаньтоу, его жена и другие, кто оказался рядом, снова стали плакать. Однако сам Янь Шоуи, глядя на бабушку, оставался спокоен. Его сын к этому времени уже проснулся, поэтому няня и его принесла в комнату. Ребенок, естественно, ничего не понимал и только лепетал что-то на своем языке. Постояв рядом с бабушкой, Янь Шоуи взял малыша на руки и направился на выход. Хэй Чжуаньтоу, размазывая по щекам слезы, поплелся за ним. Из большой комнаты было видно, как во дворе все те же люди, что помогали менять стену с воротами, теперь на скорую руку строят траурный павильон. Здесь были и Лу Гоцин с Цзян Чангэнем. Заметив Янь Шоуи, они постарались побыстрее отвести от него взгляд. Хэй Чжуаньтоу, оставшись наедине с Янь Шоуи и его ребенком, стал тихо укорять брата:

– Звонил тебе, звонил, а ты хоть бы трубку взял! Как так вышло? Вернись ты на полдня раньше, успел бы поговорить с бабушкой!

Хэй Чжуаньтоу снова заплакал. Янь Шоуи молчал. Хэй Чжуаньтоу, вытирая слезы, сказал:

– Перед смертью бабушка кое-что завещала.

Янь Шоуи внимательно посмотрел на Хэй Чжуаньтоу, тот продолжал:

– Бабушка распорядилась взять полчана сои, которую она сама насобирала в поле прошлой осенью, поменять ее на соевый творог и угостить всех, кто придет на похороны.

Янь Шоуи молчал, Хэй Чжуаньтоу продолжал:

– Еще бабушка сказала, что похороны нужно поручить вести Лу Чжисиню, поскольку у него громкий голос. Каждому приходящему раздавать по две пачки сигарет в день, нам с тобой – по три.

Янь Шоуи молчал, Хэй Чжуаньтоу продолжал:

– Еще бабушка просила, чтобы ты не плакал, это лишнее. Ты ведь все-таки ведущий на телевидении, а то посадишь горло, и что тогда делать…

Янь Шоуи молчал, Хэй Чжуаньтоу продолжал:

– Еще бабушка сказала, что когда малыш твой вырастет, отдать его в школу в семь лет, а не в шесть. Ты вот пошел в шесть лет, и тебя все время обижали.

Янь Шоуи молчал, Хэй Чжуаньтоу продолжал:

– Еще бабушка спрашивала про твоего друга по фамилии Фэй, с которым ты приезжал в прошлый раз. Сказала, что он хороший человек.

Янь Шоуи по-прежнему молчал. Однако тут он заметил, что малыш, которого он держал на руках, вдруг словно все понял и стал ластиться к нему своим личиком. До этого момента Янь Шоуи видел сына только однажды, еще в роддоме. Потом у него появилась та фотография. Однако никаких чувств в нем не просыпалось, кроме ощущения обузы и беспокойства. А вот сейчас в нем вдруг проснулись родственные чувства. Он посмотрел на сына и увидел, что тот тоже смотрит на него. В глазах малыша, которому еще даже не исполнилось года, поблескивали слезинки.

Следующие несколько дней Янь Шоуи, словно безголовая муха, бесцельно слонялся по окрестностям. Сходил на гору. Когда мальчишкой он сломал ногу, бабушка тащила его на себе по этому горному ущелью до самого уездного центра. Прошел мимо печки, где обжигали кирпич. Прошлым летом он сидел тут вместе с Фэй Мо. Во дворе под финиковой пальмой он вспомнил, как в прошлом году во время стройки здесь сидела в своем кресле бабушка. Вспомнили Шэнь Сюэ, как она сняла с печки тазик с горячей водой и, вытянув шею, выкрикнула на шаньсийском наречии:

– Пожалуйте умыться, хорячая водица!

Спустя семь дней бабушку похоронили. Перед тем, как заколотить гроб, Лу Чжисинь, который вел церемонию, спросил деревенских, хочет ли кто-то высказаться.

Все только плакали, желающих не нашлось. Лу Чжисинь с этим же вопросом обратился к Янь Шоуи. Тот промолчал. Тогда Лу Чжисинь громко протянул:

– Родственники уже все сказали, заколачивайте!..

Когда гроб заколотили, Лу Чжисинь снова громко объявил:

– Бабушка уже тоже все сказала, приступим к погребению!

За эти семь дней Янь Шоуи лишь один раз пользовался телефоном. Звонил он Шэнь Сюэ. Однако Шэнь Сюэ свой телефон отключила.

Вечером после похорон Янь Шоуи, прихватив фонарик, отправился один на горный склон за деревней. В детстве, вооружившись шахтным фонарем, он часто ходил туда с Чжан Сяочжу чертить на небе иероглифы. Чжан Сяочжу нравилось писать «Мама, ты – не дурочка», а Янь Шоуи – «Мама, ты где?» Эти две строчки могли продержаться на черном экране небосвода до пяти минут.

В этот раз ночь выдалась особенно темная, вытянешь руку – и пальцев не увидишь. Янь Шоуи теперь уже было сорок три, и на небе он вывел: «Бабушка, хочу с тобой поговорить». Эта надпись держалась минут семь.

Янь Шоуи дал волю слезам. В эту минуту он понял, какой же он омерзительный тип.

Третья часть. Бабушка Янь, урожденная Чжу

1

В 1927 году Янь Лаою попросил перекупщика ослов, Лао Цуя, передать весточку за Великую стену.