— Черт дернул, — согласилась Смит. Действительно, она совершила необдуманный, опрометчивый поступок, и сама идея подкатить к Алле свалилась как снег на голову, как будто она проглотила пачку «Ментоса». Назвав
Но что, что она задумала?
Эшли медленно повернула к ней голову — и увидела часть ответа на свой вопрос: Корбут бросила нетерпеливый взгляд на наручные часы.
Эшли опустила глаза. Взгляд ее упал на фотографию обнаженной Аллы, и для нее туман стал рассеиваться…
Она непостижимым образом ушла в себя и не заметила, как в гостиную вошел еще один человек. Она не могла увидеть его реакции на немую сцену: две женщины в гостиной, одна стоит на коленях, другая целится в нее из пистолета. А это мысль… И Смит окликнула Аллу:
— Эй, может, ты все-таки застрелишь меня из своего пистолета? Где он у тебя, в кармане?
— Смотри, кто залетел к нам в клетку, Саша.
— Не подходи ко мне! — предупредила его Эшли. — Она убьет нас обоих. Сначала тебя — из моего пистолета…
— Заткнись! — прикрикнула Корбут.
Котик подошел к Смит и несколько мгновений не спускал с нее глаз.
— Эшли, какого черта ты здесь делаешь?
— Ну не молюсь же на коленях! Привет! — наконец поздоровалась она. — Хорошо выглядишь. Она еще не целится в тебя?
— Что за бред ты несешь?
— Это она сдала тебя. Она страстно желала вытащить тебя из тюрьмы. Она даже голову потеряла и переспала с Карповым. Думаю, она сомневалась в нем. А когда дело зашло слишком далеко, когда до твоего освобождения остался один шаг, она смертельно испугалась. Она испугалась цены, которую она заплатила за твою свободу. Она всегда ценила в тебе уникальное качество — твою безграничную преданность близким тебе людям; даже наши эксперты были удивлены этой твоей преданностью. И она всегда побаивалась твоей нетерпимости к предательству. Накануне твоего побега на адрес директора филиппинской тюрьмы пришло письмо с коротким содержанием: такого-то числа и при таких-то обстоятельствах готовится побег заключенного номер 3417 с участием хореографа — Рональда Кейна. Помня о нашем интересе к тебе, директор тотчас позвонил начальнику нашей военно-морской базы. В итоге цепочка обращений привела ко мне. Мы рекомендовали директору не вмешиваться в процесс побега и надеялись взять тебя вместе с организатором. Надо сказать, твоя баба поступила мудро — не назвала имя Карпова. Нам пришлось довольствоваться малым, и мы взяли тебя одного. А она… она до последней минуты играла в благие намерения.
Эшли не сводила глаз с Котика. Тот в упор смотрел на Аллу. Его поза, его лицо, его глаза умоляли эту женщину: «Скажи, что она врет!» Но вот глаза его потухли, а плечи опустились, когда Алла тихо, но твердо покаялась:
— Прости меня.
Пауза.
— Теперь-то ты меня точно не простишь. Стой! Не двигайся! Я не промахнусь. Ты сам учил меня стрелять.
Саша сделал всего шаг и, наклонившись, поднял с пола снимок обнаженной Аллы.
Эшли воздержалась от комментариев и по той причине, что в этот момент ее по-настоящему заколотило: она боялась выдать страх дрожанием в голосе. Но мысли ее бились в унисон с мыслями Корбут, как будто родились в одной голове. Алла радовалась, трясясь от возбуждения, как будто Карпов обслуживал ее по телефону: «Он не пришел», «Я не видел его». А потом она дернулась в оргазме: «Ты бросил его!» Ее план сработал. Но вдруг…
Она могла убить Сашу — когда он спал, а потом, ничего не объясняя Карпову, просто предложила бы ему избавиться от трупа. Она не сделала этого, потому что Котик был рядом, такой близкий и до трепета знакомый, привычный. Но стоило ей выйти за порог, как он становился чужим, опасным, мстительным, неуступчивым. По большому счету, она боялась его образа. Он заслуживал уважения и любви только в двух случаях — когда был на расстоянии дыхания и на другом краю света…
И все же Смит нашла в себе силы спросить, убрав из голоса тремоло:
— Кстати, какую вещицу ты забрала с тумбочки?
— Духи, — сухо, как будто выводила на бумаге остаток, ответила Алла. — «Джой». Подарок Карпова.
— Значит, это ты спала там, на кровати?
— К чему теперь скрывать… милый мой мальчик.