– Нет, спасибо! – ответил я, перекрикивая трек Grooverider. – Где Блэкки?
– В конце зала, рядом с диджеем.
Он вернул руку в штаны пухлой рейверши. Я протолкнулся через толпу к диджейской кабинке и действительно обнаружил там Блэкки, который мирно спал на большой колонке.
В Нью-Йорке я иногда играл со своими клубными приятелями в игру под названием «Чем он удолбался?».
Если кто-то в ночном клубе трогает тебя за лицо и говорит, что ты красивый, можно биться об заклад, что он под экстази.
Если кто-то танцует медленно и смотрит на свои руки, освещенные софитами, скорее всего, он под кислотой.
Если кто-то сидит на полу и разглядывает свои ботинки, он, наверное, под кетамином.
Если кто-то белый говорит тебе, как обожает Хайле Селассие, он практически точно выкурил слишком много травки.
А если кто-то, в данном случае – звукорежиссер, спокойно спит на грохочущей колонке в два часа ночи, это верный знак, что он героинщик.
Я разбудил Блэкки и громко спросил его:
– Где ставить оборудование для концерта?
Он молча сидел и смотрел на меня, явно желая улечься обратно спать.
– Я Моби. Где мне ставить синтезатор? – снова спросил я.
Он вздохнул. По крайней мере, мне показалось, что он вздохнул – вздох усталого героинщика в ночном клубе в два часа ночи услышать просто невозможно. Он встал и медленно провел меня к сцене. Я достал синтезатор, драм-машину, Octapad и DAT-магнитофон и расставил все на больших металлических футлярах.
Диджей играл супербыстрый джангл с темпом 180 ударов в минуту, а мой сет состоял из техно с темпом 135. Я боялся, что даже несмотря на то, что у меня есть целых два хита в топ-40 английского танцевального хит-парада, мои более медленные песни превратятся в гири на ногах танцующих.
Я представил, как полторы тысячи рейверов на «Э» смотрят на меня с презрением, которое прорывается даже сквозь метамфетаминовый кайф.
То была огромная, анархическая, безупречная дионисийская оргия с ароматом «Викс».
В два тридцать ночи диджей прекратил играть, и ведущий, одетый то ли как мим, то ли как бомж, представил меня:
– «Эклипс»! Ковентри! Из самого Нью-Йорка к вам приехал Моби Гоу!
Я отыграл свой двадцатипятиминутный сет, немного поменяв порядок песен, и он даже не превратился в гири на ногах, как я боялся. Накачанные таблетками зрители плясали как умалишенные. Свет был хаотичным и ослепительным, звук просто сносил. На сцене и танцполе было градусов сорок, и пот лился из всех смазанных ментоловой мазью пор. То была огромная, анархическая, безупречная дионисийская оргия с ароматом «Викс».
Полететь в Великобританию, питаться чем попало и отыграть три шоу за ночь – это внезапно показалось мне лучшим решением из всех, что я когда-либо принимал. Я закончил концерт полуголым и стоя на синтезаторе. Зрители аплодировали и свистели, а ведущий, который то ли мим, то ли бомж, кричал: «Моби Гоу! Нью-Йорк с нами!» Я вышел на парковку и разбудил водителя. Он направился в клуб за деньгами, а я убрал пропахшие по́том и рейверским дымом инструменты обратно в машину.
В полном безмолвии мы поехали на третий ночной концерт, где-то неподалеку от Бирмингема. Это шоу должно было стать самым крутым, потому что это был настоящий олдскульный рейв в чистом поле хрен знает где. Выступления на больших полях во многих милях вдали от любых населенных мест – это лучшая часть гастролей: едешь по проселочной дороге где-нибудь в Англии и вдруг слышишь издалека техно и видишь свет прожекторов, пробивающийся сквозь деревья; было в этом что-то волшебное и первобытное.
Я должен был выйти на сцену в пять утра, но в четыре тридцать мы потерялись где-то на окраине Бирмингема. Заблудиться в дороге – это тоже была неотъемлемая часть гастролей. Но на этот раз мы не просто свернули куда-то не туда – мы в буквальном смысле потерялись. Наша тридцатиминутная поездка из Ковентри к пригородам Бирмингема длилась уже часа полтора. Мы десять раз проехали мимо одного и того же перекрестка с круговым движением. Водитель смотрел на карту и чертыхался.
– А тут холма поблизости нет? – спросил я. – Может быть, заедем на холм и сверху увидим что-нибудь похожее на рейв?
Мы в одиннадцатый раз проехали перекресток и нашли холм рядом со старой деревней. На вершине я забрался на крышу машины и увидел рейвовое освещение где-то далеко на горизонте, за деревьями и полями.
Это шоу должно было стать самым крутым, потому что это был настоящий олдскульный рейв в чистом поле хрен знает где.