Мочалкин блюз

Кьяре сорок два года, внешне она рыжий вариант Моники Белуччи. Совершенно не похожа на русскую ни лицом, ни манерой одеваться. Шикарные бледно-рыжие кудри до попы, эпическая грудь, золотые и изумрудные шали, по шесть перстней на каждой руке и никаких брюк. Поэтому если она внезапно посылает трехэтажным матом, когда в толпе ей наступают на ногу, то моментально заслуживает восхищенные взгляды простых русских мужчин. Мат делает ее своей, а значит, доступной. У нее масса поклонников, в том числе ленивец и болтун милиционер Володя, пост которого находится рядом с их домом. Пост устроили потому, что девяносто процентов его обитателей – иностранцы. Но Володя их не очень любит и охотно берет мзду у цыганок, которые промышляют по соседству мелким гоп-стопом.

Кьяра благоговеет перед великой русской литературой и недавно призналась мне, что мечтает встретить на своем пути мужчину, подобного Мите Карамазову, или потомка самого Федора Михайловича.

– Это легко. Старший – Дмитрий Дмитриевич Достоевский – предводитель петербургского дворянства. Об этом я знаю от Каролины Адамовны, которая сетует на то, что Достоевские слишком захудалый род для предводительства. А Федор Дмитриевич, который и по возрасту тебе больше подходит, водит в Петербурге трамвай. Его можно найти через музей Достоевского на «Владимирской». Только он, по-моему, женат.

Кьяра разволновалась.

– Да, я попробую его найти.

Наконец, отмывшись, причесавшись и нарядившись в тукседо, синьор Луиджи отбыл по месту назначения.

Я вернулась на кухню. Убирать кухню – дело трудоемкое. Въезжая, Луиджи и Кьяра сделали в квартире ремонт. Ликвидировали гостевую спальню, увеличив некогда пятнадцатиметровую кухню до нынешних размеров. Луиджи не выносит нержавейки, поэтому на кухне нет металлических поверхностей и мойки у него из искусственного мрамора. Единственный компромисс – это дровяная чугунная плита, неведомым образом вместе с выводными трубами пережившая капитальный ремонт дома. Ею пользуется только Кьяра, когда пару раз в год готовит парадный обед для какого-нибудь особого гостя и требуется живой огонь. Приглашать гостей в ресторан считается в их семье дурным тоном.

За нелюбовь к нержавейке я испытываю к Луиджи особую благодарность. Она тяжела в уходе. И результат почти не держится, всякое случайное прикосновение без перчаток немедленно оставляет на этом металле следы. Смешно было бы даже предложить Луиджи работать в перчатках.

Когда мои труды были наконец завершены, оказалось, что я благоухаю ванилью и корицей. Я приняла душ, переоделась и отправилась домой, не попрощавшись с Кьярой. Дверь в ее комнату была закрыта, очевидно, ее тоже посетило вдохновение. Пришлось спускаться пешком: лифт был занят.

Дойдя до машины, я вспомнила, что оставила ключи на зеркале при входе, и пошла обратно. В квартире глазам моим предстало шокирующее, но вполне тривиальное зрелище. Посреди гостиной на ковре Кьяра предавалась страстной любви с милиционером Володей. Не желая тревожить любовников, я постаралась удалиться так же бесшумно, как и вошла.

Все смешалось в доме Облонских. Луиджи хочет в Осло, Кьяра хочет в Неаполь. Похоже, мне скоро предстоит искать новых клиентов на четверг.

* * *

Сегодня мне предстояло исключительно интересное дело. Кораблева пригласила меня на вечеринку в консульство, куда также приглашены журналисты, писатели, издатели и прочие люди, причастные к моей прежней профессии. Она предложила мне повертеться в их среде, может быть, встретить старых знакомых, может быть, просто пообщаться, чтобы понять, захочется ли мне снова стать частью их сообщества. Мысль эта показалась мне интересной. Ведь я уже давным-давно не общалась с изначально подобными себе.

Сразу возник сакраментальный вопрос: что надеть?

Избранная публика, которую я ожидала встретить на вечеринке, наверняка отлично разбирается в одежде. Гораздо лучше, чем мои работодатели. Люди состоятельные, но совсем не такие изысканные, как те представители медиа, которых мне предстояло встретить сегодня.

Заметил же Глеб, что у меня старомодный бурдовский жакетик, заметят и другие. Особенно женщины, эти умные стервозные бабы, окопавшиеся в глянцевых журналах. И которые за версту чуют таких выскочек, как я.

Впрочем, с таким настроем нечего туда ходить. Вряд ли мне захочется быть одной из тех, встречи с которыми я так основательно опасаюсь.

Я решила нарядиться не на шутку и, с разрешения Кораблевой, весь вечер висеть на ее Джеймсе, чтобы привлечь к себе завистливое внимание тех самых стервозных баб.

– Кораблева, что мне надеть? Может, вечернее платье?

– Нет, что ты, это не парадный прием, просто демократичная вечеринка в честь приезда группы британских писателей.

– А какие писатели?

– Ирвин Уэлш.

– «Трэйнспоттинг»?

– Ну да.

– Потрясающе. И он там будет?

– Ну да.

– Так что же мне надеть?

– Да что угодно. Не парься ты так. Вот засиделась. Что-нибудь прикольное. Ну сама реши.

– Блин, прикольное…

Но Кораблева уже повесила трубку.