– Жаль-жаль. Тогда, может быть, вас заинтересуют ювелирные изделия позапрошлого века?
Кораблева развесила уши. И позволила увлечь себя сладкими речами и старомодной учтивостью, на которые Георгий Филиппович был мастер, в дальний зал салона.
Когда я пришла туда за ней, она примеряла длинные аметистовые серьги.
Как хорошо, что у меня не проколоты уши, а то мне тоже захотелось бы такие.
Кораблева напоминала в них жену Феликса Юсупова Елену. Чтобы правильно носить их, нужно сильно вытягивать шею, тем самым выпрямляя спину и опуская плечи, отчего осанка любой женщины делается величественной.
За кофе с коньяком (я, как обычно, пила с молоком) он впарил Кораблевой эти серьги за семьсот долларов.
Засим мы простились с антикваром и побрели в сторону нашего японского места.
– Очаровательный мужчина, несмотря на то что пожилой.
– Действительно, куртуазность приносит ему немалый дополнительный барыш.
Мы помолчали. Кораблева выдерживала приличную паузу.
Она начала разговор лишь после того, как мы сели и заказали.
– Ну давай, хвастайся.
– Хвастаться нечем. Я тоже не прошла тест. Тот, который следовал по порядку после твоего.
– В каком смысле?
Я вкратце описала ей особенности национального секса с Глебом Гостевым.
– Хорошо, что хоть перчатки не надел. Хирургические. У меня, кстати, были с собой.
Кораблева, пораженная, молчала.
– Ну а как было правильно? – наконец спросила она.
– Я думала-думала… Единственно правильным бы было отказаться, попрощаться и уйти домой. Или читать друг другу вслух всю ночь.
– Ты, Янушкевич, просто ангел. Я бы убила.
– Да ладно, проехали.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не намерена продолжать знакомство с этим человеком.
– То есть как? Ты не хочешь знать, что означают все эти финты? Я ушам не верю. Мне так стало еще интереснее. Он или маньяк, или какой-нибудь сектант.
– Только мы с тобой никогда об этом не узнаем.
– Ну Янушкевич, ну пожалуйста, ну не будь ведьмой. Давай доведем эту историю до конца.
– Извини, я не смогу.
– Ну ладно, поговорим об этом в другой раз.
Кораблеву распирало желание дружелюбно похихикать над всей историей или, наоборот, злорадство.
Мне по-прежнему было больно, но показывать это Кораблевой не хотелось. Не знаю почему. И я уговорила себя улыбнуться.
– А что за мебель ты покупаешь?
Мне было приятно рассказать подруге свою мебельную историю.
– Пригласи же скорее нас с Джеймсом в гости.
– Конечно приглашу, но теперь уже, когда все привезу, расставлю, повешу портьеры. Когда все будет в парадном виде.
– Заметано.
– Кстати, Кораблева, ты можешь дать мне денег в долг?
– Много?
– Двадцать тысяч.
Две тысячи нужны были на портьеры и прочую мелочь.
Кораблева помрачнела и замялась.
– На сколько?
Я быстренько прикинула.
– На два года.
Кораблева помрачнела еще сильнее. Очевидно, мои предположения относительно скорости потраты денег были неправильными. И у нее ничего не осталось или осталось мало. И то правда, только что она потратила семьсот долларов на полную дребедень. При таком размахе деньги разлетаются быстро, тем более что прошло уже полтора года.
Кораблева чесала репу, на лице ее отражалось борение чувств.
– Давай так, – наконец выдавила она, – я дам тебе пять, на год.
Это было далеко от того, на что я надеялась, но дареному коню, как говорится, и карты в руки…
– Спасибо, дорогая, я знала, что ты мне не откажешь.
Теперь я пришла в веселое расположение духа, Кораблева же, напротив, поникла. Я вспомнила, что и в школьные годы выпросить у нее что-либо было трудной задачей.
– Слушай, а зачем тебе эта мебель, если ты не можешь за нее расплатиться? Разве ты не знаешь, что жить надо по средствам?
– Если жалко денег – не давай. Найду. А мораль читать я тебя не приглашала.
– Подумаешь, какая цаца. Слова ей не скажи. Ну действительно, зачем тебе это все? Это же такие излишества, без которых не только уборщица может и должна жить. Гораздо более обеспеченные и продвинутые люди не могут себе позволить дорогостоящее коллекционирование. Подумай, стоит ли игра свеч?
– Послушай, подруга, я когда-нибудь задавала тебе такие же идиотские вопросы, как ты мне сейчас? Антиквариат – это то, без чего я не представляю своей жизни вообще. Можешь ты это понять? От предвкушения того, что я сегодня увижу, я волнуюсь так, как никакой твой Глеб Гостев не может меня заставить.
– Нет, не могу. По-моему, ты просто чокнутая, такая же, как твой Глеб Гостев, в которого ты влюбилась как кошка. А ведь он легко может узнать, что ты голодранка, Янушкевич. Зачем тебе эта дорогостоящая рухлядь? Ты живешь иллюзиями, вернись в реальный мир, вспомни, кто ты есть, проснись, оставь свою придурь, живи как нормальные люди!