Мочалкин блюз

– Отстань ты от меня. Всю душу мне перевернула. Жила я и жила себе, горя не знала.

– Может, ты и не знала горя. Только счастья тоже не знала.

– Замолчи. Выискалась тут правдорубка.

– Вера, у меня к тебе есть меркантильная просьба.

– Меркантильная? Интересно. Излагай.

– Дай мне в долг на год двадцать тысяч баксов. Отдавать буду постепенно.

– Дам. Десять процентов подойдет?

– Что ты имеешь в виду?

– Что я дам тебе двадцать, а отдашь ты мне двадцать две. Десять процентов – очень низкая ставка. Я сама беру черные кредиты под двадцать четыре процента.

Про проценты я не учла.

– Вообще-то, мне и восемнадцати хватит.

– Значит, вернешь девятнадцать восемьсот. Проценты будешь платить ежемесячно. Тысячу восемьсот делим на двенадцать, получается сто пятьдесят баксов в месяц. Могу высчитывать из твоей зарплаты. Как только отдашь какую-то часть, проценты будем считать из оставшейся суммы. Солдат ребенка не обидит.

– А когда сможешь дать?

– Ну, завтра не смогу. В среду. Заезжай в офис после работы.

– Ладно.

– Ну что ты погрустнела? Давай звони своей итальянке, пусть придет, посмотрит на мое сокровище, прямо завтра. Ни меня, ни детей дома не будет.

И словно по заказу, спустя полчаса позвонила Кьяра.

– Я татуировку сделала на всякий случай на трех языках. По-русски, по-английски и по-итальянски. Весь живот исписала. Забавно. Как наши дела?

– Можно завтра увидеть твоего предполагаемого спутника. Я завтра у них работаю, приглашаю тебя с собой.

– А ты мужчину-то этого раньше видела? Он вообще какой?

– Видела. Добрейший. Тишайший. Пьет и плачет. Но временами превращается в такого смрадного гада, что только диву даешься. Откуда что берется!

– Обожаю, настоящий русский характер. А внешне как выглядит?

– Старый фильм «Идиот» смотрела? Вылитый артист Яковлев. Только старше, естественно.

– Разве такой может превратиться в смрадного, как ты говоришь, гада?

– Может, еще как может.

– Я заинтригована.

– Записывай адрес.

Райко жила на «Удельной», мне пришлось поехать к ней за фривольным лакейским камзолом и паричком. Так что само провидение указывало мне дорогу на барахолку. Пробегу, посмотрю, что сейчас популярно, какие цены. Может быть, появятся какие-нибудь идеи. На всякий случай взяла с собой фотоаппарат.

Несмотря на пасмурную погоду, на барахолке было чрезвычайно многолюдно. Первое, что бросилось в глаза, – фарфор очень популярен и в цене, правда, антропоморфная скульптура в большей степени, чем анималистическая. Но это с точки зрения коммерции, а вкус у каждого свой. Популярны скульптуры из силумина. Ломоносов, Есенин, Достоевский, Петр Первый, академик Павлов, разнообразные безымянные спортсмены, Пушкин и даже Гитлер, – все они были представлены. Продавались также старинные елочные игрушки и – мода сезона – настенные коврики. Все, что хранила бабушкина кладовка, имело спрос и немалую, но все-таки совсем недостаточную цену. Хотя теперь у меня в запасе год и я могу прозондировать Москву. Например, большая Индира Ганди может стоить тысячи две долларов, по моим прикидкам. Может же цена в Москве в антикварном магазине быть вчетверо выше, чем у нас на барахолке? Наверняка. В таких раздумьях я пробиралась вдоль торговых рядов к метро. И вдруг прямо на земле на газете увидела потрясающую деревенскую наивную икону святых мучеников князей Бориса и Глеба, украшенную фольгой. Я потянулась к ней, но чья-то рука в дорогой кожаной перчатке схватила ее быстрее.

– Сколько стоит? – спросил Глеб.

– Тыщща, – ответил пьяненький мужичок, моментально в своем масштабе оценив покупательную способность Глеба по его нехилому прикиду.

– На барахолку надо одеваться скромно, маскироваться под пролетариат, иначе цены заряжают втрое…

Глеб достал купюру и протянул ее мужичку.

– Еще не переехали или в гостях у матушки?

– Я не еду в Москву и не возвращаюсь к бывшему мужу.

Глеб не улыбнулся, но что-то в его лице неуловимо изменилось.

И тут, не знаю почему, меня вдруг понесло. Я навела объектив своего фотика на его лицо, щелкнула и сказала:

– Это странно, но, когда вы рядом, мне кажется, что ваше лицо и есть солнце, а не тот бледный круг света над горизонтом.

– Что?

Глеб не понял или не поверил своим ушам. Очевидно, голос мой прозвучал слишком буднично для такого пафосного признания.

Повисло неловкое молчание.

– Извините, мне пора, – сказала я и пошла к метро.

Опять облажалась, опять наболтала лишнего. Нет у меня счастья и не будет – с такими приступами словесного поноса.

Я ввинчивалась в толпу, старалась сжаться и скрыться из виду как можно скорее.

В это время подал голос мой сотовый, пришлось остановиться. Звонил Александр Александрович, сын кошатницы Анны Витальевны.

– Я вас слушаю. Новости по поводу моющих средств?

– Не хотите сегодня со мной поужинать? – спросил Александр Александрович.

– Это неожиданное предложение. И в любом случае я сегодня занята.

– Не пренебрегайте мной, девушка. Я – отличный вариант.

– Вы – не вариант. Вы женаты.

На этой фразе меня догнал Глеб. Он подозрительно посмотрел на телефон, который я держала около уха. Разговор был странный, а теперь мне и вовсе захотелось свернуть его побыстрее.