Мода и гении: Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Записи в альбомах и на случайных листках говорят, что он ревностно следил за внешностью, вел строгий учет расходам.

29 января 1494 года: «Потратил на ткань для чулок — 4 лиры 3 сольди; на подкладку — 16 сольди; яшмовое кольцо — 13 сольди; хрусталь — 11 сольди».

Июнь 1504 года: «На куртку — 1 золотой флорин; на другую куртку и шапку — 2 флорина; мастеру-чулочнику — 1 флорин».

Его книжки сохранили для нас имена некоторых мастеров: «Франческо дель Морано — обувщик, Сальвадоре — продавец матрасов».

Да Винчи был необычайно щедр и к своему возлюбленному ассистенту Салаи, прихоти которого обходились недешево. Сохранился подробный список того, сколько он отдал за щегольской плащ своего Чертенка:

«4 локтя серебряной ткани — 15 лир 4 сольди

Зеленый бархат для подкладки — 9 лир

Обшивка — 9 сольди

Петли — 12 сольди

Пошив — 1 лира 5 сольди

Обшивка передней части — 5 сольди

Итого: 26 лир и 5 сольди».

И в конце красноречивая приписка: «Салаи ворует деньги».

Но Чертенку все сходило с рук. В апреле 1503-го Леонардо фиксирует новые траты: «Для памяти. В этот день (8 апреля 1503 года) я дал Салаи 3 золотых дуката, которые, как он сообщил, ему были нужны для розовых чулок с отделкой… я выдал Салаи 21 локоть ткани для того, чтобы сшить рубашки, каждый локоть стоил 10 сольди, и я их выдал ему 20 апреля 1503». Записи 1504 года также полны цифр: «Отрез бархатной материи — 5,5 лиры, 10 сольди за петли, вышитые серебром, Салаи — 14 сольди за обшивку, за накидку Салаи — 25 сольди».

В начале 1500-х зрение начало изменять, мэтр обзавелся очка­ми для чтения, а в Риме заказал еще одну пару — с синими стеклами, вероятно, чтобы изучать солнце. Тогда же Леонардо отрастил бороду, которая добавляла ему солидности и во­зраста.

Он интересовался модой, но больше как художник и теоретик. Следил за тем, что люди носят и как при этом выглядят. Подмечал забавные недостатки нарядов, дивился неистребимому и такому человеческому желанию похвастаться обнов­ками.

Да Винчи обожал шляпы. Он еще в молодости заметил, что некоторые лица похожи на головные уборы: одни с недовольными старческими морщинами, другие со вздернутым кичливым пером, третьих пучит от бархатного величия. Он много их рисовал, старался запомнить. И в 1514 году подытожил наблюдения, изобразив на одном листе 23 шляпы: от скромной крестьянской калотты до роскошнейшего французского шаперона с разрезами и жирным хвостом.

Маэстро не любил пухлых курток-дублетов, говорил, что они портят фигуру, придают ей неестественно прямую осанку. Он ненавидел излишества — парчу, перегруженную затейливыми узорами, тяжелую отделку на платьях. Он почитал дурным тоном гирлянды из жемчуга и драгоценных камней, которыми щеголихи увешивали свои прически, и потешался над кривоногими горбатыми старичками, несшими на головах бархатные капители и альпийские горы из добротного сукна. Старичкам казалось, что шапки превращают их в стройных высоких красавцев. И эта уверенность придавала лицам выражение высокомерной надменности, которую, как и Альпы, да Винчи спешил занести в свой альбом.

Леонардо почитал скромные одеяния лучшим комплиментом стройному телу. Ведь «чистый», без вышивки, материал мужского наряда приятно намекал на скрытые под ним атлетичные формы, а спокойные оттенки женского платья и головного убора обращали внимание на природную красоту лица, которую мастер считал таким же признаком божественного начала, как и размеренные пластичные движения стана.

Да Винчи корил щеголих за то, что они обращали волосы в горы из драгоценностей, помады и собственного величия. Красоте не нужна архитектура. Красивы те, кто позволяют своим волосам «шутливо играть с воображаемым ветром». Шелковистые пряди должны естественно виться, сворачиваться в забавные колечки, сообщать лицу особый мягкий оттенок, оттенок золотистой игривой юности.

Волнистые волосы волновали Леонардо. Они окружают лики Христа и Иоанна Крестителя, райских ангелов и ангелов во плоти, мадонн и младенцев. Они украшают лица Джиневры де Бенчи и Моны Лизы, Изабеллы д’Эсте и безымянного музыканта. Ими щеголял молодой модник да Винчи, а в старости он любовался золотыми кудрями своего чертовски красивого Чертенка.

Волосы были равнозначны водной стихии. На рисунках Леонардо они тихо вьются, подобно размеренной летней Арно, и схлестываются, обращаясь в пенные океанские волны. Волосы и вода были метафорами жизни, двумя главными ее свойствами.