27 июня 1762 года вовлеченная в заговор княгиня решила переодеться в мужской костюм, чтобы ее, заговорщицу, не узнали на улице. Вызвала портного, распорядилась справить наряд, и весь день, пока его ждала, ходила в мужской шинели. Поздно вечером, к большому своему неудовольствию, узнала, что портной не успел с заказом. «Это злосчастное обстоятельство вынуждало меня сидеть в полном одиночестве в моей комнате», — вспоминала Дашкова.
Впрочем, мужской камуфляж оказался не нужен: 28 июня великую княгиню Екатерину поддержала гвардия. Опасность миновала. Дашкова стремглав полетела к провозглашенной императрице. И обе отважные дамы переоделись в военную форму, лучше соответствовавшую событиям. Екатерина надела мундир Талызина, Дашкова — кафтан офицера лейб-гвардии Преображенского полка, одолженный у Михаила Пушкина.
Княгине, безусловно, понравился этот наряд, а также тот эффект, который он произвел. В своих «Записках» она не без удовольствия отметила: «Никто из достопочтенных сенаторов не узнал меня в моем военном обмундировании, и императрица, быстро это заметившая, сообщила им, кто я… я была похожа на мальчика в мундире, который осмелился войти в святилище сенаторов и говорить на ухо императрице».
Однако этот маскарад понравился не всем. Если верить записке Михаила Бутурлина, 28 июня княгиня, одетая в мундир, въехала в расположение лейб-гвардии Измайловского полка и, увидев среди офицеров Василия Нарышкина, своего дальнего родственника, попросила у него шляпу. Тот обомлел от вида княгини и от дерзкой просьбы. Выпалил: «Вишь, бабе вздумалось нарядиться шутихою, да давай ей еще и шляпу, а сам стой с открытой головой!» О реакции Дашковой Бутурлин умалчивает, но вряд ли ей понравились такие резкие слова.
Княгиня не спешила расставаться с мундиром и носила его еще несколько дней после переворота. Описывая очередную встречу с императрицей, во время которой ей вручили ленту ордена Святой Екатерины, княгиня заметила: «Я поцеловала ее руку в знак благодарности. Я была в военном мундире с красной лентой через плечо и без орденской звезды, в одной шпоре, и была похожа на пятнадцатилетнего мальчика».
Ей, безусловно, нравился и сам военный костюм, и то, что в нем она выглядела по-мальчишески юной.
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова.
Художник Л. Ф. Тишбейн (?). 1780-е гг. Кадриоргский художественный музей (Эстония)
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова в старости.
Гравюра. 1840 г. Коллекция Ольги Хорошиловой
Дашкова баловалась переодеванием и до переворота. Об этом есть упоминание в письме великой княгини Екатерины Алексеевны, которое датировано началом 1762 года: «Между 5 и 6 часами отправляюсь в Екатерингоф. Там я переоденусь, потому что не хочу ехать по городу в мужском костюме; поэтому отказываюсь брать Вас (то есть Екатерину Дашкову. —
Вероятно, по этой причине изображения русских «неизвестных» дам в мундирах, смахивающих на симпатичных юношей, спешат связать с княгиней Дашковой. Так было в случае с портретом, хранящимся в Государственном историческом музее (Москва). На нем представлена круглолицая, розовощекая, пышущая здоровьем девушка в мужском парике и галстуке-солитере, в мундире с шитьем, звездой и лентой ордена Святой Екатерины. Надпись на обороте гласит: La Princesse Dachkoff, nee Worontsoff, amie del’Imperatrice Catherine («Княгиня Дашкова, урожденная Воронцова, подруга императрицы Екатерины»). Исследователи, впрочем, установили, что надпись сделана гораздо позже — в XIX веке. И провенанс портрета из собрания светлейшего князя Семена Михайловича Воронцова, и сама дама в военной форме свидетельствовали в пользу версии о княгине Дашковой. Однако она ошибочна.
Цвет мундира-колета и форма галунов говорят в пользу кирасирского полка. Екатерина Дашкова могла носить только мундир лейб-кирасир, и то лишь с 24 июля 1762 года, когда ее супруг стал вице-полковником этой части, получив чин от самого полковника, то есть императрицы Екатерины II. Но форма лейб-кирасир еще в правление Петра III была не такой, как на портрете: офицеры носили кафтаны с зеленым приборным сукном и золотыми галунами. На колете дамы прекрасно видны серебряные галуны и темно-синее приборное сукно. Кроме того, княгиня Екатерина Романовна, описывая переворот 1762 года, много раз упоминала, как хороша она была в мундире и как вводила всех в заблуждение своей мальчишеской внешностью. И если бы она носила такой щегольской кирасирский колет, то непременно упомянула бы об этом в «Записках» или где-нибудь в письмах, об этом совершенно точно судачили бы современники, которые искали любой повод посплетничать о ее «мужеподобии».
Но таких свидетельств нет, как нет и придворных анекдотов. Круглолицая девушка на портрете — не княгиня Екатерина Романовна. Кто же она, пока загадка.