Мода и гении. Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

В конце сороковых о Плисецкой заговорила партийно-модная Москва: да, молодая, и не без таланта, но дерзкая, смотрите, как одевается, что ни платье — то вызов, она же комсомолка, зачем так выделяться?.. Цековские дамочки цокали, фыркали, завидовали красоте, юности, утонченному чувству стиля, который Майя превратила в орудие борьбы с системой. Она была не такая, как все. Одевалась не так, как все, хотя все (и даже самые первые среди равных) одевались у тех же Халатовой и Капустянской.

Выделяться помогали пестрые восточные шелка. Она купила их, очень удачно, в 1954 году во время гастролей в Индии, в ее «первой всамделишной загранице». До этой поездки балерина выступала в странах соцлагеря: ГДР, Венгрии, Чехословакии. И вот наконец ее выпустили в некоммунистическую страну. В конце гастролей вырвалась в магазины и накупила «расписных цветастых материй». Выбрала те цветочные мотивы, которые индийцы, вероятно, скопировали со знаменитых текстилей Рауля Дюфи для лионской компании Bianchini-Ferrier. Они вновь вошли в моду в пятидесятые, когда в Европе расцветал диоровский нью-лук. И в этом ее выборе уже ощущалась тяга к французскому стилю, с которым она познакомилась только в шестидесятые.

Плисецкая выделялась из смутной советской толпы не только нарядами. У нее были дивные, густые волосы рыже-каштанового оттенка. Говорили, что, когда она злилась, шевелюра становилась ярко-медной. Дамочки, особенно седеющие этуали, брали балерину под локоть и заговорщицки шептали: «Слушай, где ты достала стрептоцид, поделись секретом, я никому не скажу, обещаю». В те времена таблетки красного стрептоцида разводили в воде и втирали в волосы, чтобы добиться неистово-рыжего оттенка. Хна, как и многое другое, была в дефиците. Впрочем, стрептоцид тоже. Его доставали, и потому этуали изводили Майю тихими настойчивыми вопросами. И конечно, не верили искреннему ответу: «Я от природы такая!»

От природы дерзкая, рыжая, яркая, она блистала на кремлевских раутах — огненная, статная, непременно в чем-нибудь эдаком, немного даже театральном. В 1955 году явилась в норвежское посольство в искристо-белом длинном парчовом платье со смелым декольте, которое, впрочем, стушевала тюльмариновым шарфом. Ворошилов потел и не находил слов, Булганин сверлил глазами и обкладывал грубыми комплиментами. Она всем понравилась.

Канун 1956-го, новогодний бал в Кремле. Плисецкая в белом гипюровом, слегка эротичном наряде, тонкая, невыносимо рыжая. Хрущев, партийцы, зарубежные дипломаты слетелись, окружили, возбужденно жужжали черно-белыми шмелями. И столь же дружно кремлевский мир насекомых реагировал на сиреневое вечернее платье, в котором Плисецкая расцветала на раутах и приемах в середине пятидесятых. В те годы ее жестоко не пускали на зарубежные гастроли, и выходы в броских нарядах были ее своеобразными сольными выступлениями протеста. Партийцы, далеко не такие глупые, как принято думать, улавливали в этих вызывающих, драматичных явлениях что-то бунтарское, но не могли нащупать, в чем оно крылось. Хрущева они тоже беспокоили. Однажды он решительным шаром подкатился к балерине и резко, со всего маху влепил: «Слишком вы красиво одеты. Богато живете?»

Она производила такое впечатление и вопрос этот сочла комплиментом. Если даже «сам» отметил ее стиль, красоту и богатство, значит, бунт удался. Это была победа против гнетущей системы. Но каждая такая победа рисковала оказаться пирровой: немой костюмный бунт обходился дорого.

«Элегантность давалась кровью», — вспоминала балерина. Не преувеличивала. Приходилось соглашаться на любые концерты, даже в захолустных пролетарских клубах с разбитыми полами, сломанным роялем и случайным людом в зрительном зале. Приходилось терпеть мучительные изматывающие перелеты в тряских «Яках», ужасные автодороги, прокуренные плацкарты, холодные залы, необустроенные гримерки и даже их полное отсутствие, боль в спине, ногах, руках. Но бунтарская элегантность стоила жертв.

Плисецкая многим жертвовала ради изящных и очень редких в Советском Союзе заграничных вещей. Покупала их у Клары, фарцовщицы от бога и от партии. Ее знала вся «оттепельная» Москва. Фарцовщица Клара, без прошлого, без рода и фамилии, появилась как бы из ниоткуда, обрела важных покровительниц, развела бурную торговую деятельность.