Мода и гении. Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Забавный фигляр вышел на сцену, раскланялся, немного повертелся, объявил тему и начал лекцию. Зал, шептавший, хихикавший в предвкушении сомнительного юмора, стих. Уайльд говорил удивительно медленно, негромко, нараспев, о вещах сложных — о красоте и эстетике, об истории живописи, королях и революционерах, о любимых прерафаэлитах, которых назвал истинными бунтарями искусства и родоначальниками нового английского Ренессанса. Он обильно цитировал Гете и Платона, обращался к античным драматургам. И с удовольствием отмечал, как менялись лица слушателей: ухмылки исчезли вместе с лорнетами, некоторые морщились, вдумывались в слова. И никто не смеялся. Говоря о сложных высоких материях, об английском Ренессансе, Уайльд видел именно то, о чем вещал, — «новое рождение человеческого духа» на лицах американской публики. Вероятно, тогда он осознал силу искусства и силу своего слова.

В этом костюме Оскар Уайльд выступал перед американской публикой.

Ателье N. Sarony, Нью-Йорк. 1882 г.

В общем, это был первый его серьезный успех. За ним последовали другие — в Филадельфии, Вашингтоне, Рочестере, Сент-Луисе, Сан-Франциско, Сакраменто. Не обошлось без казусов. Простаки, не смыслившие в красотах неведомого Возрождения, бессовестно дрыхли и даже похрапывали, чем возмущали вдохновенного лектора. «Это непостижимо, они спят на моих выступлениях», — негодовал эстет. Увы, зрители почти не изменились с тех времен.

Были проблемы и с прессой, грубоватой, не обходительной, смаковавшей сальности. Приходилось с ней пикироваться. Но это неизбежно: газетные уколы и пошлые шуточки — признак растущей славы. Это понимал Уайльд, как понимают и современные звезды. Он также догадывался, что его манерам, изысканной речи, оксфордскому акценту и внешности будут подражать. И не ошибся — у эстета появились фанаты, молодые и дерзкие, которые неприлично громко заявили о себе на лекции в Бостоне.

31 января он выступал на сцене городского мюзик-холла и получил предупреждение о провокации. Студенты Гарвардского университета подготовили сюрприз: они явятся в точных копиях его бархатного костюма и, возможно, потребуют дать им слово. Один из «заговорщиков» уже абонировал 60 мест в первых рядах. Администрация зала пригласила полицию. Все были наготове, в том числе лектор. Он появился на сцене в скандально простом черно-белом костюме — смокинг, брюки, сорочка, издевательски белый галстук. Ни толики эстетизма. Пока он подходил к пюпитру, в зал с мышиным писком шмыгнули студенты — все как один в бархатных куртках, бриджах, туфлях с пряжками, пестрых галстуках и комичных париках. У каждого в руке — лилия или подсолнух. Рассевшись, они поняли, что промахнулись.

Оскар Уайльд в эстетическом фраке, сорочке и кюлотах. Этот костюм был вдохновлен облачением масонов ложи Аполлона.

Ателье N. Sarony, Нью-Йорк. 1882 г.

Оскар Уайльд в пальто в русском вкусе.

Ателье N. Sarony, Нью-Йорк. 1882 г.

Уайльд начал лекцию с традиционного приветствия, подчеркнув, что ему как бывшему оксфордцу чрезвычайно приятно выступать в этом университетском интеллектуальном городе. И, заметив в первых рядах пестрые карикатуры, сделал удивленное лицо: «О, я вижу перед собой примеры эстетического движения. Я вижу молодых людей, вероятно, искренних, но мне приходится заверить их, что они не более чем карикатуры. Я смотрю вокруг и чувствую, что вынужден впервые произнести горячую молитву Всевышнему: „Огради меня, Господи, от последователей“». Он отметил, что в их пестрых костюмах им не разрешили бы и носа показать в Оксфорде. После наставлений вернулся к лекции. Мальчишки пытались шикать, смеялись, громко хлопали. Но эстет сохранял спокойствие. Бостонцы были на его стороне.

Разумеется, этот демарш и ответ Уайльда попали в прессу, что разожгло интерес к лектору среди простых американцев. Всем захотелось взглянуть на этого крепыша-эстета, на парня не промах, на Уайльда. Его пригласили шахтеры Ледвилла, промышленного городка в штате Колорадо. Они заполнили зрительный зал до отказа, но оказались слушателями невнимательными — спали, пока лектор вещал о неслыханных флорентийских поэтах и невиданном Возрождении. Почувствовав, что теряет публику, Уайльд перешел на простой язык и понятные (как ему казалось) темы, к примеру морские пейзажи современных авангардистов. Он описал скандальную картину Джеймса Уистлера, на которой фейерверк изображен разбрызганными по холсту красками. Шахтеры пробудились, вскочили с мест: «Так быть не должно. Ребята, айда на улицу, найдем этого Джимми и всыплем ему по первое». Они решили, что Джеймс Уистлер, Джимми, шляется по салунам где-то неподалеку.

Потом Уайльд рассказал о жизни и приключениях ювелира Бенвенуто Челлини, и парни приободрились. Галантные истории о соблазнениях были поинтереснее рассуждений о Прекрасном. Когда же лектор сообщил, что Челлини умер, один из шахтеров спросил: «Кто ж его укокошил?» Уайльд расхохотался.