Мода на короля Умберто

Да просто за нарядную красоту хвалил Новожилов ту же шелковицу! Густая, темно-зеленая, с высокой большой кроной. Ветви, как опущенные крылья, касаются земли. Под ней не видно неба, можно сидеть, как в шалаше. И обрывать сладкие, сочные ягоды. С мая по сентябрь земля под деревьями усыпана ими: белыми, черными, красными. Когда говорил, Новожилов слышал шелест шероховатых листьев. А в пальцах возникало ощущение шершавой коры. Самые свирепые бури не своротят это дерево.

Про что другое, а про шелковицу лесники сами знали, что она отлично растет на плохих почвах. Видели ее и в горах. Совершенно правильно. И живет двести — триста лет. Согласны. А вот что тутовая ягода превосходна — вопрос. Люди, например, ее не жалуют: безвкусная. Ах, животные любят? Тянутся к дереву, тропки пробивают?.. Все в крестах от фазаньих лап?! Не говорил ли Бердюгин, что диких животных Новожилов любит больше, чем одностаничников?! Дело в том, дорогие товарищи, что сухоерикские лесники работают не для того, чтобы обслуживать Новожилова с фазанами. Если каждый… грести… под себя… Их задача — закрепление почвы. Первостепенная — на равнинах. Второочередная — на склонах, холмах. Чтобы не усиливался поверхностный сток. И не срывался бы верхний слой, не крались бы по станице черти.

28

— Будь моя воля, — откликается Москалев, забираясь в машину, — я бы вообще запретил охоту!

От неожиданности директор останавливается. Озадаченный, глядит на шофера. Но бесстрастный шофер может помочь лишь при посадке. И, опережая его, Новожилов захлопывает дверцу сам, с опаской спрашивает:

— Почему же?..

Москалев, повернувшись по-свойски, поправляет сбитый чехол и говорит Новожилову как давнему знакомому, который простит за признание:

— По-моему, негуманно убивать беззащитных зверюшек ради пустой забавы.

— Если подходить с позиций логики, то… конечно… Но ведь для истинных любителей охота — страсть. Состязание со зверем… Человек может и не выйти победителем. Часто более ловким и хитрым оказывается зверь.

— На взгляд одних — страсть, а по-моему, темные инстинкты… Атавизм это!

Секретарь говорит это с такой неприязнью, что Новожилов понимает: перед ним принципиальный антиохотник. Его и радует открытие и вызывает беспокойство. Радует, чего греха таить, сильнее. Значит, сам Москалев не будет ездить в заказник, надеясь поохотиться с привилегиями или, проще говоря, побраконьерничать. Беспокоит же потому, что отрицание охоты, на профессиональный взгляд Новожилова, чистое дилетантство. Переубеждать напрасно, но все-таки честь охотоведа мешает и промолчать.

— А кто, по-вашему, будет охранять природу? Туристы, что ли?..

И ощущение пустоты неожиданно наваливается на директора. Он чувствует: разговор исчерпан. Даже видит, как расстанется с Москалевым на дороге. Пересядет к Филимону, в общество убитых ворон. А секретарь помчится дальше, и каждый останется при своем мнении. И опять дерись в одиночку.

Разочарованный Новожилов не замечает полей, раскинувшихся за поворотом, высокого неба, обесцвеченного солнцем, и тянущих плуги тракторов. Опахивают края перед жатвой. И тут, в смотровом зеркальце, взгляд Новожилова на мгновение скрещивается с другим взглядом. Хоть и бесстрастно лицо шофера, однако Новожилова не проведешь. Знает, как ловит каждое слово, как вбирает сведения, чтобы поделиться с другими. Может, и уму-разуму учится, если охотник. Хотя вряд ли. Иначе давно бы не утерпел, присоединился бы к разговору.

— Именно охотники, — говорит Новожилов, — разводят и охраняют животных в природе! Подкармливают в снегопады и гололеды, спасают на лодках во время разливов… Охотники знают повадки зверя, места обитания… Они объединены. Их больше, чем два миллиона!

Прописные эти истины вызывают у Москалева улыбку. Новожилов потому и воспринимает все так болезненно, что в жизни идеальный охотник редок. Большинство стараются «снять проценты»: стреляй, дави, гони, бери больше.

Однако Новожилов не отступает. Ведь известно: настоящая охота лишь завершается выстрелом. А до этого человек столько всего насмотрится, надышится воздухом, столько получит впечатлений, что надолго хватит. Бывает: и выстрела не сделает, а доволен.

— А беззащитных стреляют одни хамы, браконьеры. Я их, гадов, давлю, вот они и злые, смотрят, как хорьки, когда их ловишь в курнике. Но они часто маскируются под честных охотников и по внешнему виду совсем неотличимы. Поэтому и происходит путаница: где браконьер, где охотник?.. Точно так не посвященный в тонкости герпетологии не отличит ядовитую змею от безобидного полоза. А настоящий культурный охотник всегда дает зверю спортивный шанс на спасение.

Слова «хам», «гад» заставляют секретаря поморщиться. Он не чистоплюй, но в спорах предпочитает обходиться без них. Впрочем, он и не спорит. В конце концов, не призывает же Москалев запретить охоту. Просто у него свое убеждение. И оно неизменно. Почему? Потому, что охота никогда не была в почете у русских интеллигентов, которых теперь положено уважать. Интеллигенция — дух, а зачем духу кровь?

Что ответить на такое заявление? Первое, что приходит в голову: