Мода на короля Умберто

— Вы слишком много занимаетесь жизнью. Пошлите к черту всех этих Саш, Маш, Даш… Дались они вам. Есть высшая цель. По ней будут судить о вас, а не по вашей благотворительности. Кому, например, теперь интересно, что Милорадович освободил крестьян, а Пушкин не освободил?! Милорадович так и остался крепостником, а Пушкин… Не мне вам говорить.

Вероятно, на другой день Игорь Морисович сам удивился своей исторической полуправде, но тогда он был так мил.

Автор двух написанных и нескольких еще не написанных книг, Игорь Морисович вручал Светлане Алексеевне свой чемоданчик и просил понести, потому что у него заболела печень. Светлана принимала ношу, но, пробуя поставить рыцаря на место, интересовалась:

— Может быть, вам и цветов купить?

— Цветов?! Боже сохрани! Лучше кураги, в ней калий.

Когда Бояринова думала об Игоре Морисовиче, то всегда представляла себе человека в полосатом халате и домашних шлепанцах, хотя видела его и с рюкзаком, наполненным капустой. Для засолки, что ли?.. Трудно было предположить, что перед вами исследователь, который с гордостью определял занятие наукой как элитарное. Нередко ему изменяло чувство меры: он, например, не терпел авторитетных имен, слово «талантливый», отнесенное к кому-нибудь живому, заставляло Игоря Морисовича нервничать, руки его начинали дрожать. Казалось, работы своих товарищей он читал для того, чтобы изречь что-нибудь наподобие: «Этот человек мне ясен. Он любит полных брюнеток, коньяк «Камю» и бифштексы с кровью», либо: «Тут нет двух мнений — история хама, написанная хамом!» На вопрос же, зачем два ряда небольшого шкафа уставил одинаковыми экземплярами собственной книги, Игорь Морисович отвечал: «Чем захламлять всяким бредом, лучше это».

А тот, кто неосторожно заявлял, что первая книга Игоря Морисовича понравилась больше, чем вторая, удостаивался снисходительного: «Это потому, что вы — невежественный и малокультурный человек. С вами все ясно. Я сразу заметил в вас некоторую генетическую смазанность».

Бестактность, капризы совмещались в Игоре Морисовиче с одаренностью исследователя, способного заниматься своим предметом с утра до ночи. За чистое отношение к делу Бояринова прощала ему многое.

Однажды, в минуту душевного сиротства, Светлана позвонила Игорю Морисовичу, полагая, что мелкий упорный дождь сделал его подходящим собеседником. Действительно, он тронул Светлану искренним признанием, что противен сам себе и что не знает, куда деваться.

— А вы влюбитесь, — посоветовала Светлана.

— Не в кого.

— А в меня, например.

Последовало молчание, а потом простодушный серьезный ответ:

— В вас влюбиться нельзя!

— Это почему? — спросила Светлана тоже серьезно, пока Игорь Морисович прикидывал, сколько понадобится энергии, сил, фантазии ради одного только сомнительного звания — поклонник. Добиться же большего? А где взять терпение?! И потом, ухаживать без тайной цели… Он давно вышел из такого возраста.

Но у Игоря Морисовича хватило ума воспользоваться промахом, чтобы заявить себя для более благородной роли — друга, наставника, если угодно.

— Полюбить женщину — значит потерять ее!

Впрочем, он не лукавил, когда иной раз просил Светлану забыть, что она женщина, ставя науку выше самолюбия.

Но все-таки находились охотники, искавшие встреч самоотреченно, с дерзким упорством. Тогда подаренные цветы не успевали вянуть, сменяясь другими, начиналась лихорадка встреч, с карусельной быстротой летело время. Но… Но всякий раз поклонники как-то незаметно исчезали. Почему так происходило, она не знала, надеясь, что объяснит кто-нибудь умный. И звонила Игорю Морисовичу.

— Ради бога, никаких неприятностей! — поспешно предупреждал мэтр.

От желания говорить вмиг оставалось что-то совсем скромное, что укладывалось в неотложный вопрос:

— Игорь Морисович, отчего гибнет любовь?

— От прикосновения!

Озадаченность Светланы перерастала в протест, она возражала:

— Да нет же!.. От боязни оказаться за бортом.

Игоря Морисовича раздражали спорщики, и он обрывал разговор сухим советом:

— Займитесь делом. Это разговоры для праздных.

— Но я же не машина, — защищалась Светлана.

— В таком случае можете больше не продолжать. С вами все ясно. Тогда варите кашу, чистите кастрюли и будьте обыкновенной женщиной. Если вы ищете нового подопечного, — жестко определял Игорь Морисович ее состояние, как будто знал, что накануне вечером она, такая самостоятельная, гордая, впервые в жизни попробовала заручиться постоянством своего нового знакомого и услышала в ответ: «Как вы, Светлана Алексеевна, не цените себя!», — то заботьтесь обо мне, покупайте курагу, утешайте, рассказывайте… ну, не знаю… про герцогиню де Ментенон, например… Все-таки у вас очень тяжелый характер. Две недели вы обещаете угостить блинчиками, которые похожи на вологодские кружева! Где они?

— Вас разве дозовешься? То печень, то хандра, то погода не та… Уже счет потерян вашим капризам.

— Да успокойтесь. Никто не покушается на принципы вашего великодушия. Но все-таки талантливая женщина — это кошмар. — И уважаемый мэтр вешал трубку.